Культурологические парадигмы личности в XXI веке

На пороге XXI в. современное общество приобретает новые из­мерения духовной и материальной культуры. Возрастание значения искус­ственного мира и его воздействие на жизненный мир человека сегодня очевидны. На стадии информационного общества человеческая мысль пришла к пониманию того, что дальнейшая эволюция сферы жизни долж­на направляться разумом человека. Человеку предстоит определиться с но­выми реальностями своей жизни, сознательно пересмотреть отношение к природе, обрести новые ценности и мировоззренческие ориентиры, опре­делить перспективы своего дальнейшего существования.

Эволюция экономической и политической структур современного мира подчинила всю жизнь человека всемерному удовлетворению своих материальных потребностей. Вследствие увлечения чисто экономическими целями и забвения собственной культуры возникло безудержное стремле­ние к росту материального благосостояния, которое разрушает духовные, этические и эстетические ценности, пагубно сказывается на отношениях между человеком и природной средой. Средства массовой информации, равно как и другие культурные институты, охвачены порывом насаждать стремление к экономическому благополучию. Даже в сфере образования материальные потребности все чаще возводятся до уровня моральных ценностей, подаются как символ цивилизации. Сегодня, когда социальные процессы приобретают глобальные масштабы, возникают опасения уни­фикации культурных ценностей, усугубляется неравенство возможностей, создается угроза диктата со стороны тех, кто определяет ценности.

Прогресс информационной техники обусловил становление нового типа культуры – компьютерной, идущей на смену книжной. Революция в информатике связана со становлением письменности и книгопечатания. Эти два этапа создали принципиально новую технологию накопления и распространения информации, избавившую человечество от необходимости всецело полагаться только на человеческую память. Компьютерная культура несет с собой новый тип общения, основанный на возможностях свободного соприкосновения человека с информационным пространством, новый тип мышления и образования. Современные компьютеры позволяют получать текстовую, визуальную и звуковую информацию из всемирной информационной сети интернет. Приобщение к информационной культуре – основная историческая тенденция.

Современные культурологические теории включают в себя разно­образные подходы к прогнозированию будущего человека и человечества, основанные на различных глобальных моделях (идеи Римского клуба, ноо­сферы, коэволюции). Сегодня чрезвычайно важно обнаружить универ­сальную ценностную основу, способную привести выдвигаемые проекты будущего к мирному сосущество­ванию. Ценности природы, жизни, куль­туры, мира необходимы человеческому сообществу для решения глобаль­ных проблем. Только гуманистические ориентации обеспечат условия для раскрытия творческой индивидуальности, дадут возможность избежать стандартизации, будут утверждать глубинные духовные устремления че­ловечества через свободное самовыражение каждого.

Ценностные отношения, выступающие как ценности самосозна­ния личности (то есть обращенность к собственным смыслам), и ценностные отношения личности и внешней среды непостоянны, они изменяются во времени, как и сами люди. Как показано М. Т. Ландманом, Э. Тотхакером, мир есть истолкованное значимое. Человек неотрывен от своей, соз­данной им культурной среды именно потому, что она является необхо­димым условием его существования в мире природы, «раковиной», в ко­торой существует его наполненное смыслами окружение. Мир человека – это мир символических ценностных отношений с действительностью, феноменов, выделенных им из реальности.

Современный человек живет в мире, где духовное и нравственное повсеместно подменяется социальным и рациональным. В свою очередь, это не могло не сказаться на типе самого человека. В результате целой цепочки превращений в области фундаментальных констант возник социорациональный тип человеческой личности: вторичное вытеснило первичное и породило образ, который практически не выражает сущ­ность современного человека. Рациональный человек – продукт общест­ва, он весь вовне и следует извне внушаемым правилам поведения. Бла­годаря искреннему вживанию в миф о решающей роли социальной сре­ды, он получил целый ряд преимуществ, прежде всего – вытеснение всякой идеи личной ответственности за свои поступки. Поэтому рациональ-ность нынешнего человека приобретает характер видимости. С по­мощью различных процедур у него выработаны временные условные рефлексы. Попытки же внедрения образцов поведения в сознание ока­зываются безуспешными, ибо не затрагивают и не могут затрагивать глу­бин человеческого сознания, которые наглухо у него закрыты.

Мнимо рациональный человек социален и не нарушает норм лишь оттого, что боится внешних санкций, возможного невыгодного своего состояния. Разворачивая свою деятельность посредством ориен­тации на нормы, являющиеся образующим элементом рациональности, он ввиду дефицита нравственного самосознания не перестает совершать полурефлекторные действия и не перестает быть объектом манипулирования. Но, с другой стороны, рацио-социальный человек – субъект, умело адаптирующийся, преследующий и достигающий своих сугубо эгоистических целей. Ощущая себя в состоянии постоянного противо­борства с обществом и его институтами, он отвечает на потенциально репрессивную угрожаемость социума выработкой теневой контркульту­ры, в которой рациональность достигает еще большей, если не сказать законченной, формы перерождения. Разум в лице житейского здравого смысла опровергает здесь все нормы, поверхностность которых как бы внезапно осознается и признается: они вообще отбрасываются как чуж­дые и глубоко не укорененные. Нормы приобретают временный харак­тер и используются, когда «надо». Контркультура перерастает в анти­культуру, где просто отсутствуют нормы, а разум становится слугой низ­ких интересов, потребностей, первобыт- ных аффектов. Рациональный облик отбрасывается, и обнажается зияющая пустота безнравственных, бездуховных, оторванных от бытия интенций.

Рассматриваемый тип «человек рациональный» – уже не жи­вотное, но еще не в полной мере человек. Ведь и у животных имеются социальные отношения, обеспечивающие выживание и продолжение рода. Главное же отличие человека – не биологическая природа и соци­альный фактор, а его разумность, духовность. Социальная сфера, где проявляется социальная рациональность, расположена между духовным и плотским. Если социальная активность исходит от духовных потреб­ностей, то она и ее рациональная форма имеют внешний смысл, возвы­шают человека. Когда же социальная действительность – всего лишь средство достижения материального интереса, она строится по принци­пам, закрепляющим биологизирование в социальной и духовной про­грессии человека, признающим в качестве доминанты наиболее после­довательное выражение рациосоциального человека – зверя, у которого не только полностью вытеснено и атрофировано нравственное и духовное, но еще и гипертрофированы биосоциальные ориентации.

Результаты использования разума как средства приспособления человека к условиям своего существования, достижения господства над природой со все большей неизменностью превращаются в свою противоположность, свидетельством чему является постепенное оформление всех экологических проблем в единую глобальную проблему выживания человечества. В опасности оказалась не только природа, но и сам человек: под угрозой его человеческая сущность. Совершенно очевидно, что решение колоссальной по своей сложности задачи ее сохранения невозможно без изменения самого человека, без его глубокого внутреннего преобразования. В этом смысле на первый план выступает проблема человеческой духовности. Иными словами, человек должен, наконец, доказать, что он выше своей животной природы, своей «озабоченности муравья», ибо сохранение жизни на земле, продолжение эволюции природы зависит от того, насколько человек способен реали­зовать заложенную в нем надприродную сущность, свою духовность.

В нашей стране кризисное состояние всех параметров обществен­ной жизни, хаотичность, непредсказуемость ближайших событий поро­ждают нервозность, психическую неустойчивость, отчужденность между людьми, уход каждого в одном случае в узкий круг семьи, в другом – в самого себя и зачастую на позиции эгоцентрических интересов. Для со­хранения и обогащения духовного потенциала личности и общества в це­лом в сложившейся ситуации актуально, с одной стороны, подтвердить статус самостоятельности человека, его далеко не простой свободы вы­бора, вручить ему от имени общества самого себя, с другой стороны, лик­видировать с научных позиций идеологический вакуум, образовавшийся в последние годы.

В арсенале человеческого менталитета существуют вопросы, на которые в общей форме ответить нельзя: они требуют индивидуального жизненного опыта субъекта. Вся прожитая жизнь конкретного человека является, например, индивидуальным ответом на вопросы типа «что та­кое счастье? любовь? дружба?». Такими вопросами занимаются этика, фи­лософия, искусство, они вечны и неисчерпаемы. Для человека характер­ны также вопросы о смысле бытия, о возможности нахождения в самом феномене жизни чего-то, не отрицаемого смертью, о предельных и запре­дельных сферах души, о мотивах, в соответствии с которыми обязательные для фи­зических процессов законы сохранения оказываются невыполнимыми в сфере индивидуальной судьбы. Ответы на них столь же бытийно напря­жены, как и ответы на загадки Сфинкса в мифе об Эдипе. Решение этих загадок предполагает возвращение к тем истинам, без которых осмыс­ленная жизнь превращается в состояние, простую фазу существования, к тем первичным смысловым матрицам бытия, благодаря которым функ­ционируют типы культуры, социальные инварианты жизни, прафеномены (по выражению Гете) научного познания. В этом аспекте проблема духовности связана с укорененностью человека в самоценностных, бла­годатных и творчески первозданных сферах осмысленного бытия. По­этому она и оказывается созвучной современности – этому, быть мо­жет, самому ответственному периоду истории человечества.

«Наша жизнь, – писал по этому поводу А. И. Герцен, – постоян­ное бегство от себя, точно угрызения совести преследуют, пугают нас. Как только человек становится на свои ноги, он начинает кричать, чтоб не слышать речей, раздающихся внутри, налагает на себя чудовищные труды, и они ему все-таки легче кажутся, нежели какая-то угрожающая истина, дремлющая внутри него. В этой боязни исследовать, чтобы не увидеть вздор исследуемого, в этом искусственно созданном недосуге... мы проходим по жизни спросонья и умираем в чаду нелепостей и пустяков, не пришедши путем в себя»[1].

Тем не менее, именно встречей с самим собой и является ценной проблема духовности в наше время, когда феномен личности выдвигается на авансцену истории. Не идея человека вообще, не его ролевые струк­туры и человечность сама по себе, но их преломление через индивидуаль­ные качества личности определяет сейчас действенность гуманистиче­ского сознания. Все настоятельнее и энергичнее утверждает себя в обще­ственном сознании мысль, что личность – не единичное и даже не особен­ное, но субстанциональное образование, ибо она может репрезентировать всю Вселенную, сжатую в пределах конкретного индивидуума. С нараста­нием плотности социальных связей в XXI столетии эффект субстанцио­нальности стал достоянием не только вождей и пророков (как это было в прошлом), но и многих людей за пределами истеблишмента современной цивилизации. Способность репрезентировать свое время, свой народ, на­циональную культуру, социум присуща всем, хотя и реализуется в меру конституирования личности и ее духовного развития. Более того, такая способность приобретает все большее культурологическое значение. Лозунг соборности, авторитарности коллективного, партийного фактора общественно-полити-ческой жизни начинает тесниться лозунгом личностной репрезентации социума.

Нарушение равновесия между природой и развитием общества, разрыв между социально значимым и социально сущим, трансформа­ция бытия высшего дара в средство, в технический мир инструмен­тальной активности предельно драматизировали проблему места челове­ка в Универсуме, его способности быть причиной изменений в предмет­ном мире. Констатируя эту ситуацию, А. Камю писал: «Лишенные по­средников, изгнанные из прекрасного мира природы, мы опять очути­лись в мире Ветхого Завета, зажатые между царством жестоких фараонов и неумолимыми небесами»[2].

Однако каким бы испытаниям ни подвергалась история, в ней действует своеобразный закон сохранения человечности, в силу кото­рого самые ужасные катаклизмы порождают вместе с тем высокие об­разцы нравственного мужества, духовного величия, мятежной гармонии, дерзкой и суровой мысли, взыскания высших ценностей. Вот почему «антропологическая катастрофа» на рубеже XX–XXI столетий не снизила по­требности в духовности, ее высокого потенциала. Она характеризуется в наше время широким пространством поиска: от формул типа 11-й запо­веди («не бойся»), рож-денной советским обществом, и императива «осмысленного бытия» А. Сахарова до планетарного оптимизма Тейяра де Шардена и трагической мудрости «бытия-вопреки-смерти» Г. Марселя. Этот поиск не знаменует новой духовности, но является дви­жением к ней. История цивилизации, как известно, знала несколько типов духовности: восточного, античного, христианского и даже сциентистского образца. Духовность всегда выступала как принцип самосозидания человека, как выход к высшим ценностным инстанциям.

Глобальный размах проблем в начале III тысячелетия вызывает потребность в новом духовном синтезе, на что, разумеется, потребуется длительное время. По крайней мере, в нашу эпоху, на завершающем ру­беже развития индустриальной цивилизации, нельзя отвлечься от фено­мена двузначности безудержного практицизма в общении человека с природой и себе подобными. Духовности нашего времени начинает отвечать потребность осознания не только практической активности, но и творческой стихии созерцания.

Это особое отношение к окружающей среде, целью которого яв­ляется сохранение предметного мира, а ценойи платой – преобразова­ние внутреннего мира человека. Созерцание требует объединения вопро­са «что я должен делать?» с вопросом «каким я должен быть?». Оно знаменует грань перехода внешних практических действий во внутреннее смыслотворчество и состояние свободы. Созерцание – это проблема об­ращения экологии внешней предметности в экологию культуры.