М. А. Булгаков и Б. Е. Этингоф: была ли встреча на фронтах Гражданской войны?

Историк, внучка участника гражданской войны большевика Бориса Евгеньевича Этингофа, проверяет по архивным материалам достоверность рассказов о встрече ее деда с выдающимся писателем Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, служившим офицером в Белой армии, и выясняет обстоятельства их отношений.

Ключевые слова: Булгаков, Кавказ, Владикавказ, фронт, гражданская война, деникинцы, белые, красные, большевики, войска, подполье.

O. Ye. Etinhof. Mikhail Bulgakov and Boris Etinhof: Was there a meeting during the Civil War in Russia? (pp. 164–183).

By doing archival research, an historian, granddaughter of Boris Etinhof (a Bolshevik during the Civil War in Russia, 1918–1821), is verifying the stories about her grandfather's meeting with the outstanding writer Mikhail Bulgakov who was a White
Army officer (i.e. counter-revolutionary). The real circumstances of their relation are the subject of her analysis.

Keywords: Bulgakov, the Caucasus, Vladikavkaz, battlefront, the Civil War, Denikin’s fighters, the Reds, the Whites, Bolsheviks, troops, clandestine activity. 

М. О. Чудакова (1988: 279) приводит пересказ воспоминаний о встрече М. А. Булгакова и Б. Е. Этингофа в Москве: «Существует устное свидетельство Е. Ф. Никитиной о следующем эпизоде. На одном из Никитинских субботников Булгаков, увидев среди присутствующих некоего человека, на глазах у всех бросился обнимать его. Обнявшись, они долго стояли молча. Никто не знал, в чем дело. Позднее Никитина узнала от Б. Е. Этингофа, что именно связывало его с Булгаковым. Будто бы в момент прорыва Южного фронта красными войсками была взята в плен большая группа офицеров; среди них были и врачи. Этингоф был комиссаром в этих частях. Он обратился к врачам:

– Господа, мы несем потери от тифа. Вы будете нас лечить?

Предложение было высказано в такой ситуации, когда всех пленных ожидал расстрел. И будто бы Булгаков ответил, что он находится в безвыходном положении, и он в первую очередь – врач, во вторую – офицер…

Он остался жив, другие были расстреляны. Это воспоминание и заставило их, встретившись через несколько лет в Москве, в молчании обнять друг друга; молчание это представляется психологически достоверным».

Рассказ об этом эпизоде Чудакова услышала от журналиста В. М. Захарова 25 октября 1987 года, он узнал о нем от Е. Ф. Никитиной в начале 1960-х годов, а Никитина, бывшая очевидицей встречи, слышала комментарии Этингофа несколькими десятилетиями раньше. Тем самым достоверность деталей повествования вызывает серьезные сомнения, и сама Чудакова относится к нему с осторожностью. Как отмечает исследовательница (Чудакова 1988: 280, примеч.), «дать ключ к проверке данного эпизода мог бы внимательный анализ биографии Б. Е. Этингофа этих месяцев; на эту задачу мы обращаем внимание всех, кто имеет вкус к разысканиям».

Ю. Г. Виленский (1991: 116) воспринял эту коллизию как показатель верности Булгакова врачебному долгу. Другой эпизод излагает в своих воспоминаниях дочь Этингофа Н. Б. Этингоф (2008: 325–326). Осенью 1939 года, планируя поставить инсценировку «Дон Кихота» в Костромском ТЮЗе, она пришла к Булгаковым попросить рукопись. Больной Булгаков, узнав, что она дочь Этингофа, взволнованно и бурно выразил свое расположение к нему.

Насколько можно доверять этим мемуарам? Чем объясняется столь эмоциональное поведение писателя и на Никитинском субботнике, и при встрече с Н. Б. Этингоф? Был ли писатель взят в плен во время гражданской войны на фронте? Попробуем выполнить пожелание Чудаковой и найти «ключ» к взаимоотношениям этих двух людей, а также ответить на возникшие вопросы.

* * *

Поскольку в рассказе Никитиной говорится о прорыве Южного фронта красными, вероятно, имелись в виду боевые действия гражданской войны на Юге России или Северном Кавказе. Булгаков приехал из Киева на Северный Кавказ ранней осенью 1919 года в качестве военного врача. Писатель сам давал показания в Москве осенью 1926 года: «С августа 1919… во Владикавказе» (Шенталинский 2001: 278).

Аналогичное свидетельство содержится в заметках, записанных П. С. Поповым со слов Булгакова: «Жил в Киеве безвыездно с февраля м. 1918 по август 1919 года» (НИОР РГБ. Ф. 562. К. 27. Ед. 5. Л. 5).

Однако исследователи уже обращали внимание, что деникинцы вошли в Киев 18 августа 1919 года по старому стилю, или 31 августа 1919 года – по новому. Если писатель попал на Кавказ в ав-густе, значит, он покинул Киев либо при красных, либо сразу после взятия города белыми. Расхождение в датах может объясняться параллельным использованием хронологии старого и нового стиля в период гражданской войны. Т. Н. Лаппа, первая жена писателя, сообщая об их жизни в этот период, настаивала, что Булгаков уезжал при белых и попал к ним по мобилизации: «…В августе прошел слух, что возвращается Петлюра. Конечно, Михаилу бы не поздоровилось, и вот мы пошли прятаться в лес… и пришли белые. Тогда мы вернулись… И вот, как белые пришли в 1919-м, так Михаилу бумажка пришла, куда-то там явиться. Он пошел, и дали ему назначение на Кавказ… Кажется, в конце августа или начале сентября… И вот он уехал во Владикавказ и взял с собой мою браслетку, попросил “на счастье”, а недели через две вызвал меня телеграммой, я… уехала из Киева… Михаил ехал по мобилизации…» (Паршин 1991: 71–73, 76–77).

Д. А. Гиреев предполагал, что Булгаков первоначально прибыл в Пятигорск и его направили в 3-й Терский полк (Гиреев 1980: 27; Гиреева 1994: 52). По словам Лаппы, Константин (К. П. Булгаков – двоюродный брат М. А.) и младшие братья Николай и Иван стали служить у белых лишь после отъезда четы Булгаковых из Киева на Кавказ. Так же полагает и Е. А. Земская (2004: 130) на основании сохранившихся семейных писем и устных сообщений: «К 1 декабря 1919 г. в Киеве осталась только мама, Иван Павлович и Леля. Младших сыновей уже нет в Киеве – они уходят с белой армией за границу. Мать объясняет “случившееся” тем, что у Коли повреждено легкое и, не долечив, “пришлось отправить его на юг”».

Однако Лаппа отчасти противоречит себе, поскольку рассказывает, как Булгаков случайно (?) встретил Константина на вокзале в Ростове по дороге на Северный Кавказ (Паршин 1991: 71, 73). Совсем другую версию отъезда из Киева излагает зять Булгакова Л. С. Карум. Вот краткое описание событий в его мемуарах: «А в 1919 году Киев захватили деникинцы. Булгаков летом 1919 года проживал где-то “в нетях” на даче под Киевом. Он прятался, так как уклонялся от мобилизации врачей в Красную Армию. И уклонился благополучно. Но в Киеве он решил больше не оставаться: фронт советско-деникинский был слишком близко, в 15 километрах от Киева. Булгаков решил уехать вглубь белой территории, где более спокойно. В августе 1919 года Михаил вместе с Тасей покинули Киев. Булгаков был назначен врачом во Владикавказский военный госпиталь» (Карум 1967: Л. 14).

В другом месте Карум повествует об этом более подробно: «В последний месяц, когда в июле 1919 года большевики объявили поголовную мобилизацию, Миша скрылся из Киева, на мобилизационный пункт не явился, и скрывался в районе Бучи по знакомым дачам. Этим он избежал мобилизации. С появлением добровольцев он опять появился в квартире, но объявил, что оставаться в Киеве больше не намерен, а поедет на Кавказ, где поступит на военную службу… В общем, когда я приехал в Киев на свою старую квартиру по Андреевскому спуску № 13, то там были только Варенька и Тася, доктор Миша Булгаков и студенты Коля и Ваня успели уже в первые шесть дней поступить в Добровольческую армию и уйти из Киева… Я приехал в Киев на 6-й день после его занятия Добровольцами, но на городе лежала еще печать ужаса последних дней большевистской власти. Дело в том, что большевики, видя неминуемую сдачу Киева, взяли огромное, более 1000 человек число заложников, чтобы в городе было спокойно, и разместили их в подвалах ЧК на Левашевской и других улиц Липок. В ночь перед сдачей Киева чекистские патрули ходили по городу и арестовали всех, кто попадался под руку. К рассвету все подвалы и дворы всего квартала в Липках, где помещалось ЧК, были заполнены людьми. И вот был дан при отходе приказ: Всех расстреливать! Расстреливали из пулеметов. Всего было расстреляно до 1500 человек или более, никто точно не знает… Я уезжал из Киева на 11-й день после его взятия… Сейчас же после приезда в Киев я стал готовиться к отъезду… Миша хотел ехать со мной… Я узнал на вокзале, что в Таганрог идет вагон, принадлежащий одному из деникинских генералов, кажется, Драгомирову… Я пробыл в Киеве 5 дней… На шестой я отыскал вагон, куда мы погрузились с Варенькой, Мишей и Тасей. Вагон прицепили к поезду, который шел в Таганрог, и 30 августа 1919 года мы двинулись в путь… Ехать было очень хорошо, вагон был пустой. В Синельниково мы вышли и стали ждать харьковский поезд» (Карум б. г.: Лл. 2444(?), 2446–2448).

Относительно обстановки в Киеве при красных и деятельности местной ЧК имеется сходная информация в летних и осенних сводках Освага 1919 года, из которых ясно, что именно к августу ситуация стала особенно угрожающей: «Киевская Чрезвычайная комиссия, руководимая Сорокиным, культивирует систему расстрелов. Убито много видных общественных деятелей, которые были обвинены в фантастических заговорах против советской власти… Лукьяновская тюрьма и все другие арестантские помещения забиты арестованными…» (29 июня 1919 года); «Ужасы киевской Чрезвычайки не поддаются описанию. В последнее время царил ужасающий террор с самыми утонченными пытками. Работали в Чрезвычайке преимущественно женщины. В день ухода большевиками расстреляно 1500 человек, заключенных в Лукьяновской тюрьме… Выяснилось, что в последние дни перед оставлением города большевиками отправлены в Москву большие эшелоны заложников; среди них много офицеров, отказавшихся служить в Красной армии» (16 сентября 1919 года) (Фельштинский, Чернявский 2004: 270–271, 288–289).

Аналогичным образом зверства всеукраинской ЧК описаны в репортажах, которые публиковались в газете «Киевское эхо» (август – сентябрь 1919 года) (Булгаков 2004, т. 1: 85–87, 620–628). И в них речь идет о последних расправах чекистов перед тем, как красные покинули город.

Э. Л. и Р. И. Бобровы со слов Этингофа рассказывали, что на допросе во Владикавказе весной 1920 года Булгаков давал показания о том, что он бежал из Киева. Это свидетельство вполне согласуется с мемуарами Карума и информацией о ситуации в городе. Вначале Булгаков скрывался от большевиков «в нетях», а когда пришли белые, спешно покинул Киев, опасаясь возвращения большевиков, тем более что линия фронта пролегала в непосредственной близости от города. Возможно, Ю. Л. Слезкин (2005: 16) в романе «Столовая гора» подразумевал именно эту ситуацию бегства Булгакова от красных, говоря, что его герой Алексей Васильевич (его прототипом и был Булгаков) пишет автобиографический роман под названием «Дезертир». Так же можно истолковать слова из «Необыкновенных приключений доктора» о докторе N, где речь идет о моменте после пребывания красных в Киеве в 1919 году: «Кончено. Меня увозят» (Булгаков 2004, т. 1: 107).

С. П. Ноженко (2005: 149), основываясь на мемуарах Карума, уже отметила, что Булгаков уезжал во Владикавказ добровольно, а не по мобилизации (см. также ее комментарии к книге: Булгаков 2006: 464). Кажется, нет оснований сомневаться в достоверности воспоминаний Карума, особенно учитывая точность его хронологии.

Т. С. Гойгова в 1960 году писала Е. С. Булгаковой: «Михаила Афанасьевича я хорошо помню. Мы вместе работали в отд. народн. образов. в Орджоникидзе, кроме того, он еще раньше знал мою ст. сестру, кот. была на войне (I ой импер.) мед. сестрой, в то время как он был воен. врачом» (НИОР РГБ. Ф. 562. К. 34. Ед. 9. Л. 1).

Это письмо уже приводила Чудакова (1988: 143, примеч.). Еще раньше Л. М. Яновская (1983: 77) сообщала, что Гойгова передала Е. С. Булгаковой экземпляр пьесы Булгакова «Сыновья муллы» и, ссылаясь на Х. В. Туркаева, приводила выдержку из рукописи Гойговой о том, что Булгаков бывал у них дома и консультировался по поводу персонажей пьесы с ее мужем, А.-Г. Гойговым. Ноженко (2005: 148–149) нашла материалы, касающиеся медсестры Лидии Бек-Бузаровой, окончившей курсы сестер милосердия при Владикавказском военном госпитале и причисленной к пятигорской общине, которая работала с Булгаковым в Могилеве-Подольском в Самарском госпитале Красного Креста с ноября 1915 года. Она и была родной сестрой Гойговой, урожденной Бек-Бузаровой. Ноженко высказала предположение, что Булгаковы могли ехать во Владикавказ в 1919 году в надежде остановиться у Бек-Бузаровых во Владикавказе в доме № 37 на углу Мариинской и Московской улиц. Во всяком случае, как свидетельствовала Гойгова, Булгаков впоследствии при красных был ее сослуживцем и бывал у них в доме.

В этом контексте можно отметить, что при штабе генерала И. Г. Эрдели в Пятигорске состоял полковник Генерального штаба обер-квартирмейстер Булгаков. Его именем в Пятигорске подписаны документы с 23 марта 1919 года по 2 января 1920 года (ГАРФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 31, 32; Цветков 1999, № 1: 39, № 2: 58–61; Белопольский б. г.). Инициалов в этих бумагах нет. Военный историк С. В. Волков любезно сообщил нам, что имя этого полковника – Константин Герасимович Булгаков, который с 13 марта 1919 года был обер-квартирмейстером штаба войск Терско-Дагестанского края, с сентября-октября того же года – обер-квартирмейстером войск Северного Кавказа, уволен со службы 1 апреля 1920 года. Он родился в 1885 году, окончил Академию Генштаба в 1914 году, был капитаном, старшим адъютантом в штабе Кавказской гренадерской дивизии, затем в Добровольческой армии и ВСЮР. К 16 июля 1920 года К. Г. Булгаков оказался на о. Протии, был в эмиграции в Югославии, в 1923–1924 годах – членом Общества офицеров Генерального штаба. После 1945 года жил в Аргентине, умер 13 марта 1968 года в Буэнос-Айресе. Автор книги «Русский и германский военный мир о творчестве К. С. Попова», изданной в Буэнос-Айресе в 1957 году.

Согласно исследованиям родословной семьи Булгаковых, ничего не известно о родственнике с таким отчеством, т. е. мы не располагаем доказательствами его родства с писателем, они могли быть просто однофамильцами. Но наши знания о дальних родственниках этой семьи могут быть пока неполными. Нельзя исключить, что Булгаков отправлялся на Кавказ не только к знакомой медсестре, но и к какому-то кузену (?), состоявшему при штабе Эрдели.

Примечательно, что Гиреев (1980: 33–34, 37, 42, 44, 60) также допускал, что у Булгакова были родственники в Пятигорске и Владикавказе, он перечислял брата Николая (вольноопределяющегося), двоюродного брата Константина Петровича, служившего в штабе Терского казачьего войска, и дядю (?) Ивана Андреевича, генерала-квартирмейстера в штабе командующего войсками Северного Кавказа. Доверять Гирееву нельзя, достоверные данные переплетены у него с безудержным авторским вымыслом. Однако упоминание квартирмейстера Булгакова при штабе командующего указывает на знакомство Гиреева с какими-то документами, возможно, он также встречал имя «Константин» и отождествил его с Константином Петровичем.

Здесь интересно обратиться к реакции Лаппы на книгу Гиреева. В письмах, обращенных к нему, она не соглашалась со многими деталями и отмечала неточности. Однако при этом с нескрываемым любопытством спрашивала, какими материалами он пользовался, догадываясь, что он располагал документальной информацией об их жизни на Кавказе (Гиреева 1994: 50–52). И действительно, в письме от 29 ноября 1980 года он сообщал ей, что основывался на документах архивов, в том числе архива Терского казачьего войска, и газетах, издаваемых при белых (Там же: 52). Вместе с тем, отвечая на вопросы Л. К. Паршина, Лаппа отзывалась о книге Гиреева в резко негативном тоне, а главное, горячо опровергала присутствие родственников М. А. Булгакова на Кавказе (Паршин 1991: 79–80).

По-видимому, и Лаппа, и В. М. Булгакова были не вполне откровенны, умалчивая об истинных обстоятельствах службы молодых Булгаковых в деникинской армии, и намеренно скрывали причины, которые заставили писателя, его братьев и кузенов отправиться на Юг России. Возможно, Лаппа повторяла, что Булгаков уехал один, без нее потому, что это подтверждало версию о мобилизации белыми, в то время как Карум подробно рассказывает, что увозил их обоих по-семейному, т. е. добровольно.

Лаппа рассказывает о пребывании их семьи на Северном Кавказе при белых: «Он начал работать в госпитале… Во владикавказском госпитале Михаил проработал всего несколько дней, и его направили в Грозный, в перевязочный отряд. В Грозном мы пришли в какую-то контору, там нам дали комнату. И вот, надо ехать в этот перевязочный отряд, смотреть… Какое-то время так продолжалось, а потом наши попалили там аулы, и все это быстро кончилось. Может, месяц мы были там. Оттуда нас отправили в Беслан… Там мы мало пробыли. Жили в какой-то теплушке прямо на рельсах. Потом пришла бумажка ехать во Владикавказ. Мы приехали, и Михаил стал работать в госпитале» (Паршин 1991: 71–73, 76–77).

У Чудаковой (1988: 280) читаем: «Татьяна Николаевна никогда не упоминала о том, что Булгаков был в плену у красных; трудно вычленить момент, в который это могло произойти – осенью 1919 года Булгаков, казалось бы, должен был благополучно добраться до места назначения, поскольку весь юг России был в руках Добровольческой армии, а в момент развернувшегося наступления красных в начале 1920 г. он был в основном во Владикавказе. Однако он выезжал, по-видимому, в феврале 1920 года – прежде чем его свалил тиф, и мог попасть в какие-то переделки».

Однако, рассказывая о жизни Булгакова в Грозном, его первая жена отмечала: «Уезжал утром, на ночь приезжал домой. Однажды попал в окружение, но вырвался как-то и все равно пришел ночевать…» (Чудакова 1988: 118).

В действительности ситуация была гораздо серьезнее – Булгаков участвовал в боях и был ранен. Как вспоминал писатель в дневнике 23 декабря 1924 года, описывая свое выступление в газете «Гудок», в ноябре 1919 года он был контужен и именно в Чечне, т. е. в период их жизни в Грозном: «Я до сих пор не могу совладать с собой, когда мне нужно говорить, и сдержать болезненные арлекинские жесты. Во время речи хотел взмахивать обеими руками, но взмахивал одной правой, и вспомнил вагон в январе 20-го года и фляжку с водкой на сером ремне, и даму, которая жалела меня за то, что я так страшно дергаюсь… видел… картину моей контузии под дубом и полковника, раненого в живот… Он умер в ноябре 19-го года во время похода за Шали-аул… Меня уже контузили через полчаса после него. Так вот я видел тройную картину. Сперва – этот ночной ноябрьский бой, сквозь него – вагон, когда я уже об этом бое рассказывал, и этот бессмертно-проклятый зал в “Гудке”» (Михаил… 2004: 46–47).

Ф. С. Киреев (2007: 199) предположительно идентифицирует погибшего под Шали-аулом полковника с Алексеем Данильченко, который командовал бригадой в 3-й Терской конной дивизии, куда входил и 3-й Терский казачий полк. Не эта ли контузия Булгакова под Шали-аулом отразилась и в описании ранения Алексея Турбина в «Белой гвардии», где герою в Киеве также прострелили именно левую руку и где он бредил после такого тяжелого ранения? И поднялся с постели Турбин накануне Рождества, т. е. примерно через месяц после ноября (Булгаков 2004, т. 3: 210–211, 230, 232, 290).

Булгаков откровенно сообщает в показаниях 1926 года: «На территории белых я находился с августа 1919 г. по февраль 1920 г. Мои симпатии были всецело на стороне белых, на отступление которых я смотрел с ужасом и недоумением» (Михаил… 2004: 65).

Ю. Л. Слезкин (1979: 3) вспоминал 21 февраля 1932 года: «С Ми-шей Булгаковым я знаком с зимы 1920 г. Встретились мы во Владикавказе при белых. Он был военным врачом и сотрудничал в газете в качестве корреспондента».

С февраля 1920 года Булгаков оставил врачебную практику и начал сотрудничать в белой газете «Кавказ». Согласно Гирееву (1980: 60), Булгаков подал рапорт о том, что по состоянию здоровья не может продолжать службу в армии. Это представляется правдоподобным, учитывая состояние писателя после контузии. В феврале же (?) 1920 года Булгаков вернулся во Владикавказ из Пятигорска, куда ездил на сутки, после чего заболел возвратным тифом. Вероятно, начало болезни отразилось и в финале «Необыкновенных приключений доктора», помеченных февралем 1920 года (поскольку Лаппа также вспоминала о насекомых в связи с заболеванием мужа): «Я сыт по горло и совершенно загрызен вшами» (Булгаков 2004, т. 1: 113).

В это время деникинцы отступили из Владикавказа, а Лаппа побоялась транспортировать больного мужа. Когда Булгаков стал выздоравливать, в городе уже правили красные (Чудакова 1988: 133–134). Писатель сам давал соответствующие показания в 1926 году: «В момент прихода Красной Армии я находился во Владикавказе, будучи болен возвратным тифом» (Михаил… 2004: 65).

* * *

Борис Евгеньевич Этингоф (1887–1958) – профессиональный революционер, член партии с 1903 года, участник революции 1905 года. Вел нелегальную партийную работу в Вильно и Варшаве, Могилеве, Могилевской области, в Выборге, Териоки и Тифлисе, подвергался преследованиям со стороны царского правительства – сидел в тюрьмах, был в ссылках, скрывался в Германии. С 1910 по 1914 год был студентом-вольнослушателем юридического факультета Петербургского университета, давал уроки и постоянно сотрудничал в энциклопедии «Брокгауз и Ефрон». Он писал: «Этот период мне приходилось почти целиком отдаваться изысканиям заработка литературным трудом, уроками и заказами по рисованию и скульптуре» (ГЛМ. Ф. 135. Оп. 2. Д. 13. Л. 3).

Будучи студентом, Этингоф также брал уроки скульптуры у И. Я. Гинцбурга (ученика М. М. Антокольского). Этингоф, как и оба скульптора, происходил из виленских евреев, т. е. был их земляком. И как Антокольский покровительствовал юному Гинцбургу, так и Гинцбург был готов покровительствовать подающим надежды ученикам-евреям. Этингоф всерьез думал о художественной карьере, однако выбрал путь профессионального революционера. Его дочь Н. Б. Этингоф (2000: 54–55) вспоминает: «Гинцбург… заявил, что будет давать уроки бесплатно и, более того, готов сам платить студенту небольшую стипендию в течение года, при условии, что тот будет работать в мастерской ежедневно не менее четырех часов в день. Такое великодушие было столь неожиданно, что Борис не мог вымолвить ни слова. С трудом справившись с волнением, он, наконец, пробормотал, что очень благодарен учителю, но должен предупредить, что не всегда может располагать собой… бывают разные задания… иногда приходится выезжать из города… Гинцбург удивился: какие еще задания? Борис объяснил, что он социал-демократ, ведет партийную работу и это для него важнее всего! При этих словах Гинцбурга словно подменили, он встал и сухо сказал:

– Извините, больше нам не о чем говорить. Искусство и политика – вещи несовместимые. Всего хорошего».

В годы первой мировой войны Этингоф «зачислился на работу на фронте в качестве заведующего врачебным пунктом, а затем контролера Кавказского Комитета Союза Городов» (РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2223. Лл. 3–4).

При этом он выполнял задания партии по пропаганде среди солдат в войсках на турецком (в Западной Армении) и персидском фронтах, где познакомился и сблизился с поэтом С. М. Городецким. Последний вспоминал: «Февральская революция застала меня в Персии. Там в обстановке отступающего нашего фронта я познакомился и сдружился с большевиками – доктором С. М. Кедровым и ревизором Б. Е. Этингофом. Они меня и ласково, и сурово вводили в круг идей, которыми я сейчас живу. Впечатления тех дней отражены в моем романе “Алый смерч”» (Городецкий 1984: 13).

В письме к Этингофу он писал: «Вот я вижу тебя улыбающимся скептиком. Что вызывало твой скептицизм? Неверие в беспомощность всех этих союзов городов и земских союзов, которыми московская и тифлисская буржуазия припудривала свое участие в истреблении людей с помощью военной машины... А ты меня спрашивал: – А для кого ты хочешь брать Царьград? Этим язвенным вопросом ты отслоил меня от прошлого и помог мне обратить свой талант к будущему. Это была осень шестнадцатого года. Ты помнишь эти сады Семирамиды, где мы с тобой карабкались над бездной, чтоб обласкать русскими руками клинописные надписи Аргишти второго, и где однажды я застал тебя – еще не доверяющего мне – в тайной беседе с солдатами, которым ты, должно быть, рассказывал то же, что и мне, о тайнах марксистского познания человеческой судьбы, и в том числе моей – поэта, жаждущего взять Царьград, и тебя, свеженького беглеца из Тифлисской тюрьмы... Кажется, я не ошибусь, если скажу, что Борис Евгеньевич Этингоф был первым, кто кратко и умно показал мне бездну, над которой стояла русская интеллигенция в своей некоторой части, не успособившейся понять историческое величие большевизма. И когда через год, уже в Урмии, в Персии, где под вой шакалов мы узнали о Февральской революции, ты, ставя горьковский вопрос передо мной – с кем же ты? – нарисовал карикатуру на меня в склоненной позе над поверженными порфирами и коронами – и спросил меня, помещу ли я эту карикатуру в издаваемом мною на стеклографе журнальчике “Шерифханский пересмешник” – я ответил тебе делом, поместив эту карикатуру на себя в своем журнале» (Городецкий 1974: 195–196).

Этингоф послужил прототипом для образа большевика фельдшера Цивеса в романе Городецкого «Алый смерч» (1987: 149–150, 173–174): «Цивес чувствовал себя очень неплохо и ежеминутно восторгался красотами природы… – Нет! – прорезал железный грохот голос Цивеса, – ждать мы не будем! Мы начнем, а западный пролетариат подтянется. Мы уже начали, а если б не война… Революция неизбежна!.. Посредине, на операционном столе сидел лохматый Цивес... На нем была грязная шинель. Огромный термос, как всегда, болтался на одном боку, на другом маузер в деревянном футляре, на спине свисала походная фельдшерская сумка. Широкоскулое обветренное лицо хитро улыбалось, черные глаза быстро обводили присутствующих, заскорузлая рука ежеминутно ковыряла чернильным карандашом в широко разинутом рту, отчего губы уже залиловели. Речь его лилась громко».

В 1917 году после Февральской революции Этингоф вошел в состав Тифлисского районного комитета партии, был избран в Тифлисскую городскую думу и работал членом редколлегии газеты «Кавказский рабочий». Об этом вспоминал и Городецкий (1974: 196): «В том же семнадцатом году, когда я, опоздав в отступлении, тем самым спас тебя от шамхорского побоища, устроенного грузинскими меньшевиками русским большевикам, попал в Тифлис, я встречался с тобой в редакции “Кавказского рабочего”...»

Этингоф был делегатом II съезда Советов (от солдат персидского фронта) и VI съезда партии, после которого его оставили в Петербурге в качестве члена первого ЦК Пролеткульта, организованного А. В. Луначарским еще до Октябрьской революции (ГЛМ. ф. 135. оп. 2. д. 13. л. 3). Он был участником штурма Зимнего, в дни революции – членом редколлегии газеты «Известия ВЦИК». В марте 1918 года первый ЦК Пролеткульта направляет его на Кавказ для организации Кавказского комитета (РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2223. Лл. 6–7). В автобиографии Этингофа читаем: «В марте 18 года ЦК партии был вновь командирован для подпольной работы в Закавказье. Краевым комитетом партии в Тифлисе был оставлен во Владикавказе…» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 100. Д. 114631. Л. 52 об. [1935 г.]).

Этингоф с марта 1918 по февраль 1919 года работал председателем Пролеткульта Терской республики. О его деятельности в этот период свидетельствует Ф. Х. Булле: «Весною 1918 года т. Этингоф прибыл из Москвы в Терскую область (где я тогда работал) в качестве ответственного сотрудника Наркомпроса с мандатом, подтвержденным ЦК ВКП(б), и до февраля 1919 г. работал на ответственных партийных постах, главным образом по народному образованию и в качестве лектора» (РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2223. Л. 26).

В 1918 году Этингоф принимал участие в военных действиях во время восстания полковника Л. Бичерахова. В его автобиографии говорится: «Непосредственное участие в боях с белыми принимал в гор. Владикавказе, во время августовских событий 1918 г. на Курской слободке, под Тарскими хуторами, на ст. Цоланово и т. д.» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 100. Д. 114631. Лл. 52 об. [1935 г.]).

Х. М. Псхациев (1965: 181–182) вспоминает, что в августе 1918 года при отступлении большевиков из Владикавказа в Беслан застал Этингофа в бронепоезде у Серго Орджоникидзе: «В вагоне находились Фигатнер, Этингоф и Мартынов».

В 1918 – начале 1919 года (?) Этингоф был членом Чрезвычайной комиссии по борьбе с эпидемией сыпного тифа (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 1. Д. 14274. Т. 1. Л. 44, 46). В тот период он жил во Владикавказе с семьей, женой и дочерью, которых отослал в Тифлис в машине по Военно-Грузинской дороге, когда стало очевидно, что отступление большевиков неминуемо. Об этом рассказывает Н. Б. Этингоф (Этингоф Н. б. г.: 6): «Обжигающий холодный зимний ветер, большой открытый автомобиль, где сидела мама, а папа, высоко подняв меня над землей, сказал: “Держи ее крепче”. И машина сразу же зарычала и двинулась... Так спасали свои семьи большевистские комиссары, предвидя падение Владикавказа».

Итак, 1919 год, Северный Кавказ, противостояние большевиков и деникинцев, именно тот период, когда Булгаков и Этингоф теоретически могли где-то столкнуться, в том числе и на фронте. Однако по воспоминаниям сына Б. Е. Этингофа Е. Б. Этингофа (устное сообщение), «что касается версии о том, как М. А. Булгакова захватили во время военных действий, то такого я от отца никогда не слышал. Кроме того, в феврале 1919 г. отец принимал участие в отступлении красных из Владикавказа и переходе через Кавказские горы, весной он добрался до Тифлиса, а затем переехал в Баку. Оттуда он, по-видимому, и направился во Владикавказ весной 1920 г. Таким образом, отец не принимал участия в боях с деникинцами на Северном Кавказе осенью и зимой 1919–1920 гг.».

Попробуем подтвердить эти воспоминания. В феврале 1919 года нарком просвещения Терской республики Я. Л. Маркус был убит деникинцами, после чего Этингоф исполнял его функции и принимал участие в обороне города (РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2223. Лл. 7–8). «Во время наступления Деникинской армии на Сев. Кавказ в 1919 г. принимал участие в боях под Владикавказом в рядах Красной гвардии, во время отступления по военно-грузинской дороге принимал участие в боях в Молоканской слободке и на подступах к военно-грузинской дороге» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 100. Д. 114631. Л. 52 об. [1935 г.]).

Сведения о его участии в отступлении Терского правительства и остатков XI Красной армии из Владикавказа в горы, а также о последующем переходе через Кавказский хребет в Грузию (далее через Алазанскую долину в Тифлис) на протяжении февраля и ранней весны 1919 года находим у А. П. Лежавы (1975: 151; 1988: 49): «В феврале 1919 г. С. Орджоникидзе, а также Б. Калмыков, А. Назаретян, И. Бутырин, Ю. Фигатнер, М. Этингоф, Ю. Албогачиев, И. Зязиков, А. А. Гойгов, Х. Карашаев, М. Энеев, Ю. Настуев, Шеки­хачев и др. зимой перешли чечено-ингушские горы и укрылись в ингушском ауле Мужичи».

О присутствии Этингофа среди владикавказских комиссаров и большевиков в горах в начале февраля 1919 года сообщают в своих воспоминаниях Х. Орцханов, Сулейман сын Дени и А.-Г. Гой- гов (ЦГАИПДРСОА. Ф. 1849. Оп. 2. Д. 5. Л. 19; Картоев б. г.; Гойгов б. г.). Более подробно об этом переходе рассказывается в мемуарах самого Этингофа (Этингоф Б. б. г.): «В первых числах февраля 1919 года деникинская армия... окружила Владикавказ… Дальнейшее сопротивление было бесполезно, оставался единственный путь отступления на юг по Военно-грузинской дороге к границе меньшевистской Грузии… Но надо было… достать… продукты… Эта задача была возложена на меня, наркомзема Терской республики т. Родзевича и председателя Владикавказского горсовета Думбадзе… большой аул Ки… В группе собравшихся товарищей оказались Серго Орджоникидзе, Амаяк Назаретян, Юрий Фигатнер, Фриц Булле, Филипп Махарадзе и другие, всего человек тридцать руководящих партийных и советских работников Терской республики»[1].

В докладе В. А. Жгенти, полковника Инукивели (без инициалов) и Н. Кобишвили об интернированных из Владикавказа в Грузию от 1 марта 1919 года говорится, что «еще 16-го февраля, встретив офицера, везшего главарей большевиков: Кавтардзе, Цинцадзе, Думбадзе и других, – мы попросили остановиться и отдельно поговорить с названными главарями» (ЦГАИПДРСОА. Ф. 1849. Оп. 1. Д. 87. Л. 12).

Поскольку Этингоф в мемуарах рассказывает, как переходил через горы Ингушетии вместе с Л. Думбадзе, надо полагать, что он также находился в той же группе большевиков. О его появлении в Тифлисе после этого вспоминает Н. Б. Этингоф (2000: 36–37): «Была роскошная южная весна, когда папа вернулся в наш тифлисский дом... Рано утром мы услышали шаги в коридоре, какие-то странные, шаркающие. Мама выскочила и вдруг закричала, и в дверях появился наш дорогой папа Боря, которого уже считали погибшим. Он был в бурке и рваных чустах – тапочках, шел и оставлял на полу кровавые следы. Увы, недолго пришлось ему наслаждаться покоем, залечивая израненные ноги и руки. Меньшевистская полиция выследила его. Какое-то время он скрывался на Авлобаре, в старинной части города, в доме священника. Однако избежать ареста не удалось».

Сведения о местопребывании Этингофа в 1919 – начале 1920 го-да содержатся в его автобиографии: «В Тифлисе был назначен подпольным Краевым Комитетом партии вместе с Л. Думбадзе в комиссию по устройству интернированных из Владикавказа красноармейцев и был введен в редакцию предполагавшейся к открытию нашей партийной газеты вместе с Касьяном и Мравяном. Вскоре был арестован меньшевиками, сидел в губернской тюрьме и был выслан в Баку. По приезде в Баку (осень 1919 г.) был назначен Краевым Комитетом редактором подпольной газеты “Набат”, но я успел лишь организовать выпуск первого номера, так как, заболев тифом, был вынужден работу прекратить. По выздоровлении был кооптирован в Бакинский Комитет партии и вошел в состав правления нелегального рабочего клуба и так называемой рабочей конференции. Группой товарищей, эмигрировавшей с Северного Кавказа, был избран тогда же членом Северо-Кавказского Комитета...» (РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2223. Лл. 7–8).

В деле Этингофа имеется справка о его аресте меньшевиками в Тифлисе: «Этингоф Борис Евгеньевич гр. гор. Тифлиса на Вельяминовской ул. в доме № 3. 29 марта 1919 г. у него по распоряжению Начальника особого отряда при Министерстве внутренних дел демокр. Республики Грузии был произведен обыск, после чего был арестован и доставлен в особый отряд согласно постановления начальника особ. отряда от 29 марта 1919 года за № 646 был заключен в губернскую № 1 тюрьму. 15 апреля 1919 года Этингоф был освобожден из-под стражи с условием оставления границ Грузии, Этингоф был выслан в г. Баку» (Там же. Л. 20).

Н. Б. Этингоф (2000: 37) передает свои детские воспоминания об этом тюремном заключении отца: «Сидение в тюрьме Метехского замка не слишком угнетало узников. Разгильдяйская стража смотрела сквозь пальцы (конечно, за определенную мзду) на переговоры с родными через окошко камеры. И на передачу продуктов и литературы с помощью веревки, которую арестанты спускали из того же окошка. Помню, даже однажды мама со мной проникла в саму камеру, и мы возлежали там на нарах...»

Сохранились документы, касающиеся деятельности подпольной Тифлисской комиссии по устройству интернированных из Владикавказа красноармейцев. Некоторые из них (от 3 марта 1919 года и 24 апреля 1919 года) содержат подпись «Секретарь С.Р.Д. В. И. (или В. – О. Э.) Мухаринский» или упоминание того же имени (после 20 июля 1920 года) (ЦГАИПДРСОА. Ф. 1849. Оп. 1. Д. 87. Лл. 25–30). С.Р.Д. – это сокращение Совета рабочих и солдатских депутатов города Тифлиса, который, как и пишет Этингоф, был в то время подпольным. Этингоф породнился с семьей Мухаринских, его жена Амалия Ароновна была дочерью А. А. Мухаринского, известного тифлисского врача. По воспоминаниям родственников, в семье не было большевика Мухаринского, да еще с такими инициалами, скорее это был один из партийных псевдонимов самого Этингофа. Инициалы в подписи совпадают с инициалами В. И. Ленина. Это также может быть свидетельством того, что имя было придуманным псевдонимом. Вероятно, Этингоф, скрываясь от меньшевиков, не мог подписываться своим именем, а также упоминать его в документах.

По воспоминаниям Н. Б. Этингоф и по сведениям из автобиографии Этингофа, выйдя из тюрьмы в Тифлисе, он не сразу уехал в Баку, но оставался до осени в Грузии (а лето 1919 года провел с семьей в высокогорном селе Сурами). «Мы ехали на поезде в Тифлис. Мы провели счастливое лето в высокогорном поселке Сурами. После этого лета мы надолго расстались с папой. Он лежал на полке плацкартного вагона, я сидела у него на животе, и он рассказывал мне и маме, лежавшей напротив, свои похождения. Это были еще совсем свежие впечатления, прошло лишь три месяца с тех пор, как он вернулся из далеких своих скитаний...» (Этингоф Н. б. г.: 5–6).

О деятельности Этингофа в этот период и его работе в Баку также вспоминает Н. Б. Этингоф (2000: 32–33): «Не знаю, почему папа не рассказал мне историю о том, как Анастас [Микоян] спас ему жизнь? Было это в 1919 году в Баку, куда попал Борис после отсидки в Метехском замке – главной тифлисской тюрьме. Оказавшись в Баку, Борис попал из огня да в полымя: в городе свирепствовали пришедшие к власти мусаватисты... Их солдаты рыскали по всему городу, выискивая и выслеживая большевистских комиссаров... А незадолго до этого папу сбил с ног сыпной тиф. Он лежал в беспамятстве в каморке полуподвальной квартиры одного бакинского рабочего, когда солдаты стали прочесывать кварталы “черного города” – заводского района, где как раз и находился Борис. Когда облава приблизилась вплотную к ближайшим улицам, в квартиру рабочего вбежал Анастас Микоян. Он был одним из немногих, кто знал о болезни и беспомощном состоянии тифозного больного. Анастас (он был меньше Бориса ростом, но очень силен и вынослив) взвалил Бориса себе на спину и проходными дворами вынес его из оцепленной зоны в более безопасное убежище. Сам же он с двумя товарищами вскочил в маленький рыбачий баркас и скрылся в осенних водах Каспия. Эту историю мне рассказала мама, поэтому в ее достоверности я не сомневаюсь... Вызванная в Баку из Тифлиса, она перевезла папу туда, где никто не мог заподозрить его пребывания: в домик главного инженера крупного нефтеперерабатывающего завода. Фамилия инженера была Алибегов. Его сестры дружили с мамиными родителями. Там, на заводе, отец и мать скрывались больше месяца, пока папа не оправился от болезни. Встав на ноги, Борис бросился разыскивать товарищей, уцелевших после облавы».

Имеются и другие сведения о его деятельности в этот период. Так, у Городецкого (1974: 196) читаем: «Я не помню дальше точных дат. Тебя посадили. Мне предложили выехать или сесть за редактирование сатирического журнала “Нарт”... Но мы снова встретились с тобой уже в Баку, в редакции “Набата”». Булле сообщает: «В 1919 году, при отступлении от нашествия Деникина, т. Этингоф вместе с нами перебрался через горы в меньшевистскую Грузию, а потом в Баку, где работал подпольно по поручениям Закавк. Краевого Комитета и Бакинского Комитета ВКП(б) до февраля – марта 1920 г...» (РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2223. Л. 26). М. С. Руманов-Асхабадский свидетельствует: «Знаю товарища Этингоф Бориса Евгеньевича по совместной работе на Северном Кавказе с 1918 года. …После падения Советской власти на Тереке в начале 1919 года, где он был комиссаром просвещения, я вновь встретился с ним летом 1919 года на подпольной партийной работе в Баку, а затем в Тифлисе на подпольной конференции Кавказского краевого комитета партии» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 14274. Т. 1. Л. 226). Подтверждают пребывание Этингофа в Тифлисе и Баку с февраля 1919 до весны 1920 года также А. Г. Анджиевская, З. С. Савкина и М. Г. Мальсагов (Там же. Лл. 223, 142, 220, 143).

* * *

Итак, если с Булгаковым происходил на фронте эпизод, описанный Никитиной или теми, кто ее пересказывал (?), он не связан с Этингофом, который с февраля 1919 года находился по другую сторону Кавказских гор, вне военных действий, а осенью и зимой 1919–1920 года болел тифом в Баку.

Что же могло связывать этих двух людей в период гражданской войны? Вновь обратимся к автобиографиям Этингофа: «Весной 1920 года вместе с другими членами северо-кавказского комитета, по постановлению Краевого Комитета партии, мы пробрались через фронтовую полосу на Северный Кавказ, где после очищения Владикавказа, Грозного, Минеральных вод от белых вошел в состав первого областного ревкома в качестве заведующего Об-ластным отделом народного образования (март-апрель 1920 г.)» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 100. Д. 114631. Л. 53 [1935 г.]).

«Прорыв южного фронта» в рассказе Никитиной, скорее всего, относился именно к весне 1920 года, когда деникинские войска были вытеснены, а красные заняли Владикавказ. В это время больной тифом Булгаков был прикован к постели. В апреле Этингоф возглавил Терский наробраз, куда и был принят на работу будущий писатель. О том же вспомнила Н. Б. Этингоф и рассказывал Слезкин (1979: 212, примеч. 1): «Борис Евгеньевич – мой бывший патрон (тогда зав. Народным образованием Владикавказского округа), когда я подвизался там в качестве зав. подотделом искусств».

Но это уже совсем другая история. Тем самым версия о фронтовой встрече с Этингофом и взятии Булгакова в плен красными не подкрепляется реальными фактами. Представляется также, что и психологически это не вполне достоверно. Странно так искренне радоваться человеку, которому Булгаков мог быть обязан жизнью ценой лечения солдат вражеской армии по принуждению и под угрозой расстрела. В такой ситуации он совершил бы предательство по отношению к Добровольческой армии и к тем, кого расстреляли, а это противоречит тому, что мы знаем о нравственной позиции выдающегося писателя.

Литература

Белопольский, В. [Б. г.] Жизнь и судьба генерала Маслянникова. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.regla.rsu.ru/n50/hist50.htm

Бугай, Н. Ф. 1986. Г. К. Орджоникидзе на Северном Кавказе. 1918–1920 гг. Нальчик: Эльбрус.

Булгаков, М. А.

2004. Собр. соч.: в 8 т. М.: Центрполиграф.

2006. Необыкновенные приключения доктора. Киев: Ателье нестандартных изданий «Закон жанра».

Виленский, Ю. Г. 1991. Доктор Булгаков. Киев: Здоровье.

Гиреев, Д. 1980. Михаил Булгаков на берегах Терека: документальная повесть. Орджоникидзе: Ир.

Гиреева, Т. Д. 1994. «Вы очень верно передали мир Михаила того времени…». Переписка первой жены М. А. Булгакова Т. Н. Булгаковой (Кисельгоф) с Д. А. Гиреевым. 1980–1981 гг. Известия РАН. Серия литературы и языка 53(1).

Гойгов, А.-Г. [Б. г.] За новую жизнь. Вверх по Ассе. Интернет-ресурс. Режим доступа: //http://www.ingushetiya.ru/culture/158.html

Городецкий, С. М.

1984. Жизнь неукротимая. М.: Современник.

1974. Письмо Б. Е. Этингофу от 19 декабря 1954 г. В: Городецкий, С. М., Об Армении и армянской культуре. Ереван: Айастан.

1987. Алый смерч. В: Городецкий, С. М., Избр. произведения: в 2 т. Т. 2. Проза. М.: Худ. лит-ра.

Земская, Е. А. 2004. Михаил Булгаков и его родные. М.: Языки славянской культуры.

Картоев, М. [Б. г.] У очага истории. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://ingushetiya.ru/article/82.html

Карум, Л. С.

1967. Горе от таланта: М. А. Булгаков как человек и писатель. Очерк. Новосибирск. АМБК.

[Б. г.] Моя жизнь. Рассказ без вранья. Ч. IV. Революция. АМБК.

Киреев, Ф. С. 2007. По улицам Владикавказа. Ростов н/Д.: Донской издательский дом.

Кулов, С. Д. 1957. Борьба трудящихся Северной Осетии против деникинской контрреволюции. Ученые записки Северо-Осетинского государственного педагогического пединститута им. К. Л. Хетагурова. Т. 22. Вып. 3. Орджоникидзе.

Лежава, А. П.

1975. Революционное содружество народов Грузии и Северного Кавказа в борьбе за победу Социалистической революции. М.: Наука.

1988. Из истории грузино-северокавказского революционного содружества в борьбе против деникинщины (северокавказские большевики в Грузии). Вопросы истории народов Кавказа. Тбилиси.

Михаил и Елена Булгаковы. Дневник Мастера и Маргариты. М.: Вагриус, 2004.

Ноженко, С. 2005. Под флагом красного креста, или «Булгакова заменить некем». Київ і кияни. Музей історії міста Киева. Матеріали щорічної науково-практичної конференції. Вип. 5. Київ.

Паршин, Л. 1991. Чертовщина в американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. М.: Книжная палата.

Псхациев, Х. М. 1965. Борьба против контрреволюционеров в Беслане и в других районах Северной Осетии. В: Ботоев, М. Д. (отв. ред.), Гражданская война в Северной Осетии. По воспоминаниям участников (1918–1919 гг.). Орджоникидзе: Северо-Осетинское кн. изд-во.

Слезкин, Ю. Л.

1979. Пока жив – буду верить и добиваться… Вопросы литературы 9.

2005. Столовая гора. Повесть о многих изгнанниках (предисл. и публ. С. Никоненко). Дарьял 4.

Фельштинский, Ю. Г., Чернявский, Г. И. (ред.) 2004. Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. М.: Терра – книжный клуб.

Цветков, В. Ж. 1999. «…Добровольческая армия идет на Ингушетию не с миром, а с войной». Военно-исторический журнал 1–2.

Чудакова, М. О. 1988. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд. М.: Книга.

Шенталинский, В. 2001. Донос на Сократа. М.: Формика-С.

Этингоф, Б. Е. [Б. г.] В горах Кавказа. Архив Е. Б. Этингофа.

Этингоф, Н. Б.

[Б. г.] Отец – Борис Евгеньевич Этингоф – 1887–1958 гг. Архив Н. Б. Этингоф.

2000. Портреты сухой кистью. В: Этингоф, Н. Б., Портреты сухой кистью. Рассказы. Иерусалим: Alphabet.

2008. Кострома: Театр юного зрителя – ТЮЗ. Отечественные записки. Журнал для медленного чтения 40(1): 314–333.

Яновская, Л. М. 1983. Творческий путь Михаила Булгакова. М.: Советский писатель.

Архивы:

АМБК – Архив Музея М. А. Булгакова в Киеве.

ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации.

ГЛМ – Государственный литературный музей.

НИОР РГБ – Научно-исследовательский отдел рукописей Российской Государственной библиотеки.

РГАСПИ – Российский государственный архив социально-полити-ческой истории.

ЦГАИПДРСОА – Центральный государственный архив историко-политической документации республики Северная Осетия – Алания.