Феномен творчества как атрибут общества

Наиболее заметным качеством творчества является новизна. Это обнару­живается интуицией, раскрывается здравым смыслом, подсказывается опытом обыденного словоупотребления, доказывается общим значением принятой в науке терминологии, основанной на однокоренных и близких «новому» словах и существенно связанных с его феноменом явлениях. Однако принципиальную роль играет контекст утверждения новизны: благодаря верной или превратной трактовке творчество приобретает, соответственно, черты интеллигибельности или крайней уклончивости для понимания. Одно только заявление о наличии нового в творчестве слишком абстрактно для того, чтобы обрести критерий различения творческого и нетворческого среди любого ряда эмпирических яв­лений.

Ниже мы придем к выводу, что таковым критерием является социальность новизны.

Чтобы убедиться в последнем, для «чистоты эксперимента» посмотрим на дело «неопытным» взглядом или подойдем «от противного». Все далее пере­численные феномены связаны с некими изменениями, то есть, вообще говоря, с «новизной», но само по себе синкретичное декларирование присутствия в них нового не дает возможности «с ходу» – на обыденном (!) уровне – отличить творческое от нетворческого, провести между ними четкую границу (несмотря на то, что крайние формы все равно интуитивно опознаваемы): вспышки «сверхновых» звезд; геологические и климатические метаморфозы; биологиче­ская эволюция; скачкообразные биологические мутации; постепенное законодательное совершенствование государственного устройства (впрочем, в пункте постепенности как раз и начинаются максимальные «метамуки творчества» по его опознанию); революции; географические открытия неизвестных, но и до этого объективно существовавших «новых» земель; вскрытие средствами науки латентных и наглядно до конца не выражаемых новых законов развития; изо­бретение нового технического объекта; синтез не существующего – но потен­циально «заданного» естественными закономерностями – вещества или хими­ческого элемента и т. д. Заявление «все есть творчество» также неудовле­творительно и может устраивать в лучшем случае лишь тех крайних привер­женцев натурфилософии и философии жизни, которые, мифологизируя свой предмет, не стремятся получить ясное понятие о творчестве, невозможное без отделения того, что к нему не относится; такая позиция нам не представляется приемлемой: все сводить к творчеству – несерьезно и непродуктивно.

В этой связи представляется цеобходимым обратить внимание на функ­циональную окраску «нового» в отношении к творчеству. Известна относитель­ная самостоятельность влияния формы на содержание. Ввиду этого понятен один из аспектов значения – для творчества – нового вообще как такового, в максимуме – «нового ради нового»: это, и по Платону, и по И. Канту, «чистая пустая форма», или «пустая форма»[1], задающая философскую конструкцию творчества, поначалу тоже «пустую», пока еще без содержания. Но если у чело­века случается «творческий застой», то подключение нового с «внешней» сто­роны, от формы, может помочь выйти из ступора, инициировать творчество. Уместен и пример такого социального феномена, как мода. Она противодейст­вует сопротивлению старого, и в этом смысле может рассматриваться как ме­ханизм осуществления нового, пусть первоначально «пустого» нового. Некогда осуществившись, старое препятствует всему новому прежде всего потому, что оно именно новое; мода же наделяет доверием новое – именно потому, что оно таковое, возможно, без развитого содержания, в частности, в невразумитель­ных для массовой публики артефактах «высокой моды», шокирующей своей «непрактичностью», эпатажностью и т. д.

С другой стороны, эпатаж как самоцель чреват и иными, интуитивно вос­принимаемыми как противоположные названным, смыслами; «новое для ново­го» рискует перерасти в некую псевдоновизну или, во всяком случае, в новизну с сомнительным отношением к творчеству. Эпатаж применительно к творчест­ву рассчитан на то, что все новое привлекает внимание, возбуждает интерес, пусть даже негативно окрашенный (на­пример, «дутые» скандалы в богемных кругах). Желая утвердиться в качестве творца, неуверенный в себе автор также воздействует на сущность через форму, но – эпатируя. Шок (в широком значе­нии, поскольку эффектность достигается как броскостью, так и нарочитой «ту­манностью»), испытываемый публикой, может быть ею принят за впечатле­ние от истинного творчества, так как эти структурно различающиеся реакции могут быть поверхностно – психологически – схожи.

Для распознания противоположных значений новизны, как замечено вы­ше, необходим конкретный конструктивный контекст, мера наблюдения при­роды самого «нового». Требуемым средством нам представляется диалектиче­ская логика, позволяющая различать сущностную – а не только рассудочную и феноменальную – структуру нового и тем самым выводящая из тупиковой ситуации стихийности выбора среди равнозначных в своей неразличимости возможностей.

Аспект «нового» в творчестве настолько важен, что само наименование ис­торических эпох развития человечества связано с фиксацией той или иной но­вой формы в общественной жизни: «каменный век», «период бронзы», «инду­стриальное общество» и т. д. Так, в начинающуюся эпоху, все чаще име­нуемую «информационным обществом», не отпала нужда в «индустриальности», однако определяющее значение в присвоении определения (правомерного ли – другой вопрос) сыграл именно вновь возникший и получающий все боль­шее утверждение, находившийся ранее в зародышевом состоянии или совер­шенно отсутствовавший, развитый и обнаруживающий потенциальную зре­лость фактор инструментальной компенсации недостатков интеллектуальных человеческих способностей и связанные с ним тенденции общественного раз­вития.

Но кроме того, что названные общественные формы являются новыми, в тотальном приоритете их наименования играет принципиальную роль также присущая им преобладающая развитость, на что и обращает внимание диалек­тическая логика. С точки зрения диалектических взглядов на качество предме­та последний рассматривается как таковой лишь в своем зрелом виде, что, не отрицая наличия предшествующих его состояний или предпосылок возникно­вения, помогает различить их именно как таковые (предыдущие) и отсеять ложное, не опираясь на одно только поверхностное подобие или непохожесть.

В этой связи универсальный критерий, в первую очередь подразумевае­мый социальной философией, есть социальность творчества как показа­тель предельной достоверности и минимальной относительности новизны: са­ма социальная форма движения является качественно новой, наи­более развитой и зрелой по сравнению со всеми абиотическими и биотиче­скими формами движения.

В целостном, развитом качестве творчества максимально организованы его атрибуты, что только и позволяет говорить собственно о творчестве как та­ковом. Рассуждать же о предмете до его атрибутивной собранности означало бы говорить о творчестве до творчества. Такое рассуждение происходило бы вне контекста полноценного качественного состояния творчества, которое и является главным предметом как мировоззренческого, так и прагматического интереса к нему.