О двух стратегиях этноландшафтной адаптации в Восточном Гиндукуше

скачать скачать Автор: Коган А. И. - подписаться на статьи автора
Журнал: История и современность. Выпуск №1(55)/2025 - подписаться на статьи журнала

DOI: https://doi.org/10.30884/iis/2025.01.04

Коган Антон Ильич – доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН. E-mail: kogan_anton@ yahoo.com.

Восточный Гиндукуш является одной из самых пестрых в этническом отношении областей Евразии. Населяющие его народы нередко рассматриваются как входящие в единую этнокультурную общность, однако никаких веских аргументов в пользу такой точки зрения до сих пор приведено не было. В статье делается попытка взглянуть на этническое многообразие региона через призму социоестественной истории. Автор анализирует характерные для различных гиндукушских этносов стратегии взаимодействия с ландшафтом в их тесной связи с традиционным мировоззрением и системами ценностей. Результаты исследования указывают на существование в ареале не одной, а двух суперэтнических общностей, одна из которых объединяет этнические группы Нуристана, а другая – население Читрала, Хунзы, а также Западного и Южного Памира и Каракорума.

Ключевые слова: Памиро-Гиндукушский регион, Нуристан, горные народы, социоестественная история, этноландшафтное взаимодейст-вие, системы ценностей.

Области, примыкающие к восточной части Главного Гиндукушского хребта, выделяются чрезвычайно пестрым этническим и языковым составом населения. В этом относительно небольшом по площади ареале проживает более двух десятков этносов, чьи языки принадлежат к двум разным языковым семьям[1]. Исследователь, сталкивающийся с подобным этноязыковым разнообразием, не мо-
жет не задаться вопросом о возможности сведения его к одному или нескольким «общим знаменателям». Насколько близки в различных отношениях, в частности культурном и ментальном, населяющие Восточный Гиндукуш этнические группы? Могут ли они на основании той или иной степени близости объединяться в общности более высокого порядка (помимо языковых)? Для успешного поиска ответа на эти вопросы весьма желательно обладать сколько-нибудь строгой научной методологией. На сегодняшний день, по-ви-димому, наиболее разработанной и при этом адекватной для подоб-ных исследований является методология социоестественной истории (СЕИ).

Вслед за Л. Н. Гумилевым представители СЕИ рассматривают
в качестве высшего таксона этнической иерархии суперэтнос – общность, объединяющую несколько этносов, возникших и, как правило, проживающих в одном географическом ареале, обладающих при этом близкой (а в важнейших чертах – общей) ментальностью и системой взаимодействия с природной средой[2]. Соответственно, один из поставленных нами выше вопросов может быть переформулирован в терминах социоестественной истории следующим образом: могут ли этнические группы, населяющие регион Восточного Гиндукуша, рассматриваться как относящиеся к одному суперэтносу? Согласно широко распространенному среди этнографов мнению, все они за малым исключением[3] входят в единую культурную общность[4], включающую помимо них также народности Западного и Южного Памира, Западного Каракорума и частично Западных Гималаев (Грюнберг, Стеблин-Каменский 1974). В работе (Коган 2019) нами были высказаны сомнения в обоснованности данной точки зрения. Основания для этих сомнений дал ряд фактов, связанных с некоторыми восточногиндукушскими этносами,
а именно с теми, что населяют историческую область Нуристан.

Эта область, ныне являющаяся одной из провинций Афганистана, попала под власть последнего в конце XIX в. в результа-
те завоевательного похода афганского эмира Абдуррахман-хана.
До этого времени ее жители, известные среди соседей-мусульман как кафиры[5], в течение по меньшей мере тысячелетия сохраняли весьма значительную степень изоляции от внешнего мира, контактируя с ним лишь эпизодически, главным образом в ходе военных набегов. Представляется неясным, могут ли в принципе этносы, живущие в подобных условиях, принадлежать к более крупной суперэтнической общности, выходящей за географические пределы населяемого ими ареала. Беглый предварительный анализ традиционного хозяйства Нуристана показал ряд фундаментальных различий между системами природопользования данного региона и таковыми в остальной части Памиро-Гиндукушского ареала (Коган 2019). Поскольку исследования в рамках СЕИ четко выявили тесную взаимосвязь, взаимную обусловленность технологий (способов взаимодействия человека и природы через хозяйственную деятельность) и мировоззрения, нами была выдвинута гипотеза о том, что ментальность нуристанцев должна в ряде важных моментов существенно отличаться от таковой у жителей остальной части региона. Иными словами, есть основания предположить существование как минимум двух географически примыкающих друг к другу суперэтносов, один из которых охватывает Нуристан, а другой – все прочие (не входящие в Нуристан) области Восточного Гиндукуша, а также упоминавшиеся выше районы Памира, Каракорума и Западных Гималаев.

До недавнего времени проверка данной гипотезы представлялась нам делом будущего, однако сейчас условия для нее, по-видимому, уже созрели. Наши недавние исследования, посвященные СЕИ Памиро-Гиндукушского региона (Коган 2021а; 2021б; 2023; 2024), позволили, с одной стороны, выявить ряд важнейших аспектов традиционного природопользования большинства памиро-гиндукушских этносов, а с другой – пролить свет на разделяемые ими представления о мире и о себе, в частности реконструировать в первом приближении характерную для них систему базовых ценностей[6]. Показательно, что эта система, так же как и изученные нами особенности хозяйства, обнаружилась и у этнических групп, населяющих восточногиндукушские области вне Нуристана – Чит-рал[7], Хунзу, Кохистан Дира, Свата и Инда. Данные по нуристанцам нами для рассмотрения не привлекались, их интерпретация с позиций социоестественной истории была оставлена на будущее. В на-стоящей работе будет предпринята попытка такой интерпретации[8]. Весьма перспективным для данной цели исследовательским методом нам представляется сопоставительный анализ. Сопоставление важнейших характеристик триединой системы «природа – хозяйство – ментальность» – основного объекта изучения социоестест-венников – в Нуристане с таковыми в других частях Памиро-Гин-дукушского ареала может, на наш взгляд, дать наиболее обоснован-ное при современном уровне знаний представление об этнической таксономии рассматриваемого региона.

Прежде чем переходить к сравнению моделей этноландшафт-
ного взаимодействия в Нуристане и соседних областях, необходимо обратить внимание на одно весьма значимое обстоятельство, сближающее нуристанцев с большинством соседних этносов. В формировании населения большей части Памиро-Гиндукушского ареала важнейшую роль сыграли мигрировавшие с севера и северо-запада потомки древних ариев[9]. Не исключено, что первой в регионе была затронута арийской миграцией именно территория нынешнего Нуристана. На такую возможность указывают языковые данные. Нурис-танцы говорят на языках, представляющих самостоятельную подветвь арийской ветви, обособление которой предшествовало разделению трех остальных ветвей: индоарийской, иранской и дардской[10]. Как бы то ни было, появление в Припамирье и Пригиндукушье зна-чительных масс переселенцев должно было запустить во всем этом горном районе сходные в ряде аспектов процессы изменений. Мигранты-арии, прибывшие из евразийских степей, несомненно, должны были столкнуться с необходимостью перехода к новой системе социоприродного взаимодействия, или, в терминах СЕИ, к новой тех-нологии основного хозяйственного процесса. Для рассматриваемого региона такая технология безальтернативно должна была предполагать существование двух взаимозависимых и системно связанных отраслей: пашенного (обычно орошаемого) земледелия и мобильного скотоводства с вертикальным кочеванием[11]. Нельзя, однако, исключить, что данный хозяйственный тип может обладать локальными вариантами, исторически возникшими в результате неодинаковых (вернее, не во всем одинаковых) процессов и под действием не вполне одинаковых факторов. Можно ли считать, что традиционные системы жизнеобеспечения у нуристанцев и остальных памиро-гиндукушских этносов идентичны и их генезис протекал по идентичному сценарию?

Представляется несомненным, что процесс сложения хозяйственной системы едва ли может протекать совершенно одинаково в разных ландшафтно-климатических условиях. Последние же не являются идентичными для всего Памиро-Гиндукушского региона. В частности, обращает на себя внимание различие между относительно влажным климатом западной части восточного Пригиндукушья и аридным климатом его восточной части. Одним из районов со значительным увлажнением является Нуристан[12]. Среднегодовое количество осадков в столице этой провинции г. Парун составляет около 900 мм, в то время как в расположенном примерно
в 100 км восточнее пакистанском городе Читрал, административном центре одноименного округа, оно приближается к 400 мм, а в пакистанском же округе Хунза, находящемся на стыке Гиндукуша и Каракорума, не превышает 140 мм.

Данная ситуация порождена некоторыми особенностями движения индийского муссона. Западногималайские хребты блокируют его проникновение в большинство областей Памиро-Гиндукуш-
ского региона. Одно из немногих исключений составляют долины, лежащие между юго-восточными отрогами Гиндукуша, включая те, что образуют Нуристан. Орографические барьеры, отделяющие эти долины от Индо-Гангской равнины, не являются непреодолимыми препятствиями для влажных воздушных масс с Индийского океана, из-за чего эти последние оказывают заметное влияние на местный климат. Характер этого влияния, впрочем, отличается от такового на Южноазиатском субконтиненте. В Нуристане муссонная циркуляция атмосферы не определяет напрямую ход сельскохозяйственных работ, ее непосредственное воздействие на экономику региона в целом невелико. Наиболее значимым для человека и его хозяйственной деятельности следствием регулярных муссонных дождей является здесь, пожалуй, широкое распространение горных лесов. Нуристан – один из очень немногих районов Афганистана, богатых лесом. Выделяются несколько высотных поясов, занятых лесами и лежащих между высотами 1300 и 3300 м над уровнем моря. Жестколистные субтропические леса сменяются зарослями вечнозеленого дуба, а те в свою очередь – хвойными лесами из кедра, ели и гималайской сосны (Rathjens 1974; Edelberg, Jones 1979). На расчищенных от леса участках, как правило, расположены селения, поля и сады нуристанцев[13]. Вследствие этого почвы Нуристана гораздо более плодородны, чем в большинстве других областей Гиндукуша, где леса либо отсутствуют, либо располагаются значительно выше пахотных земель.

Сравнительно высокое плодородие почв в сочетании с повсеместно практикуемым в регионе навозным удобрением и искусственным орошением делали нуристанское земледелие чрезвычайно продуктивным. При крайне примитивной в целом агротехнике урожайность некоторых сельскохозяйственных культур была сопоставима с таковой в развитых странах в индустриальную эпоху[14].
В результате произведенного зерна, как правило, с избытком хватало для удовлетворения потребностей крестьянина. Излишки продовольствия обычно давало и животноводство, причиной чему была высокая продуктивность как летних, так и зимних пастбищ[15]. Не случайно основным средством обмена в нуристанских деревнях до недавнего времени служили скот и молочные продукты, в частнос-
ти сыр.

Продовольственная самодостаточность Нуристана, несомненно, была главным фактором, сделавшим возможной его длительную изоляцию. Следует отметить, что весьма значительная степень закрытости была характерна здесь и для отдельных долин и даже деревень. Большинство нуристанских долин разделяют высокие хребты с перевалами, непреодолимыми в течение значительной части года. Движение внутри одной долины нередко также бывает весьма затруднено: отдельные ее участки могут сужаться настолько, что становятся непроходимыми не только для транспорта, но и для вьючных животных (Jones 1974a). Таким образом, возможность коммуникации даже между соседними селениями оказывается весьма ограниченной. В подобных условиях экономически самообеспеченное селение не могло не превратиться в самостоятельную политическую единицу. В доисламскую эпоху каждая деревня
в Кафиристане представляла собой независимую акефальную политию, лишь при определенных обстоятельствах и обычно на непродолжительное время вступавшую с соседними подобными политиями в отношения, напоминающие конфедеративные[16]. Политические образования, каким-либо образом объединявшие более одной долины, на территории Нуристана неизвестны.

Самостоятельность и значительная замкнутость деревень проявлялись не только в сфере политики. Они находили отражение также в культуре и общественном устройстве. Каждое селение обладало собственным сельскохозяйственным календарем и календарем праздников (Robertson 1896; Jones 1974a; Edelberg, Jones 1979). Социальные институты, будучи в целом достаточно близкими во всем Нуристане, все же не были вполне идентичными даже в соседних населенных пунктах. Нередко различалась и связанная с ними терминология.

Описанные выше природные, экономические и социально-по-литические особенности в ряде весьма важных аспектов четко противопоставляют Нуристан всем прочим областям, традиционно вклю-чаемым в Памиро-Гиндукушский регион. Почвы долин Западного Памира, Каракорума и «ненуристанской» части Восточного Гиндукуша заметно менее плодородны в сравнении с нуристанскими, и да-же при внесении удобрений урожайность злаков не позволяла здесь производить излишки продовольственного зерна. Напротив, урожаи часто оказывались недостаточными для прокорма крестьянской семьи в течение года, что, по всей видимости, служило дополнительным фактором, увеличивавшим важность скотоводства и садоводства для обеспечения продовольственной безопасности. Многоотраслевой характер хозяйства являлся важным средством минимизации рисков. Последняя составляла суть стратегии жизнеобеспечения у большинства памиро-гинудукушских этносов (Коган 2019)[17]. Когда данная стратегия давала сбой, продовольственная безопасность оказывалась под вопросом.

Более низкий, чем в Нуристане, уровень экономического самообеспечения должен был сделать недостижимой характерную для этой области степень самоизоляции. И действительно, ни Северный Читрал, ни Хунза, ни долины Западного Памира и Каракорума не знали тысячелетней закрытости от внешнего мира. Через них издавна проходили торговые пути, среди их населения распространялись мировые религии: в древности – буддизм, а в Средние века – ислам. Достаточно активными были и внутренние связи. Селения одной долины, как правило, образовывали политическое целое,
и именно долина, а не деревня являлась минимальным независимым политическим образованием. Между долинами велась меновая торговля, они периодически образовывали конфедерации, довольно частым явлением были массовые миграции из одной долины в другую[18]. Заметно отличались от нуристанских и формы политической организации внутри долин. Хотя в целом ряде их сущест-вовали акефальные системы, более распространенным типом политии было государство с монархической формой правления. Государственное устройство в Памиро-Гиндукушском регионе, разумеется, обладало рядом специфических особенностей. Наиболее важными из них были слабость государственных институтов, достаточно малая степень контроля центральной власти над органами местного самоуправления, ограниченность реальных полномочий монарха[19]. По всей видимости, данные характеристики могут быть в той или иной степени отнесены к любой монархии, возникшей и/или функционирующей в специфических условиях горных областей: горный рельеф существенно затруднял внутренние коммуникации, не позволяя им достичь уровня интенсивности, необходимого для функционирования высокоцентрализованного государства (Коротаев 1995). Вместе с тем представляется несомненным, что уровень централизации в подобного рода политиях, в том числе в Памиро-Гин-дукушском регионе, был более высоким, нежели в селениях Нуристана.

Еще одна чрезвычайно важная отличительная черта традиционной хозяйственной системы нуристанцев относится к сфере разделения труда. Этой особенности мы кратко касались в более ранних работах (Коган 2019, 2021а), а ниже попытаемся проанализировать ее более детально. Как уже говорилось, экономика всего Памиро-Гиндукушского ареала включает две основные отрасли: земледелие и мобильное скотоводство с вертикальным кочеванием. Распределение работающих между этими отраслями в Нуристане происходило строго по половому признаку. Возделывание земли было полностью зарезервировано за женщинами, в то время как выпас скота и обработка молока являлись чисто мужcкой прерогативой (Robertson 1896; Jones 1974a; Edelberg, Jones 1979). Половые ограничения на определенные виды хозяйственной деятельности отмечены и в других памиро-гиндукушских областях. Так, на Западном Памире и в Северном Читрале производство молочных продуктов закреплено за женщинами, а в Хунзе – за мужчинами (Андреев 1958; Каландаров 2004; Israr-ud-Din 1969; Holdschlag 2009; Müller-Stellrecht 1979; Kreutzmann 1989). Однако запрет на занятие земледелием для мужского населения неизвестен нигде за пределами нуристанских долин.

Последнее обстоятельство влечет некоторые интересные с точки зрения социоестественной истории следствия. Важной общей чертой разделения труда у народов Памира, Восточного Гиндукуша и Каракорума является отсутствие профессиональных пастухов, делающее выпас скота на горных пастбищах занятием всего взрослого мужского населения. В наших недавних исследованиях была выдвинута гипотеза, согласно которой данная особенность возникла в ходе адаптации полукочевого хозяйства арийских племен к условиям высокогорья (Коган 2021а). Поскольку в большей части Памиро-Гиндукушского региона мужчины занимались также и обработкой земли, каждый хозяйствующий индивид в течение части года был оседлым земледельцем, а в течение другой части – мобильным скотоводом. Подобное, однако, было принципиально невозможным в Нуристане. Здесь в результате действия вышеупомянутых гендерных табу хозяйственная деятельность взрослого жителя селения сводилась либо только к выпасу скота, либо только
к возделыванию поля и сада.

Данное различие, вне всякого сомнения, не могло не проявиться определенным образом в ментальности и системе базовых ценностей этносов рассматриваемого региона. Занятие мобильным скотоводством требовало от работника умения действовать по ситуации и принимать спонтанные решения, вследствие чего в скотоводческих сообществах степень независимости индивида весьма велика (Golds-chmidt 1971; Коган 2021а). Земледелие же в условиях характерного для горных областей дефицита ресурсов (прежде всего земельных и водных) было возможным лишь при рациональном распределении последних, что с неизбежностью предполагало наличие достаточно строгой системы запретов и предписаний, регулировавшей экономическое и социальное поведение каждого индивида. Такие системы существовали всюду в Памиро-Гиндукушском ареале и бы-ли во многих аспектах сходны между собой[20]. Их успешному функ-ционированию способствовали специальные общественные установления и практики, главной задачей которых было сдерживание индивидуалистических устремлений горца, прежде всего в период его пребывания в селении и занятий земледелием (Коган 2021б).

Ситуация в Нуристане и в данном отношении обнаруживала ряд важных отличий. Хотя ряд строгих предписаний и табу, связанных с хозяйственной деятельностью, имелся и там, их число, как можно судить по этнографическим описаниям, было несколько меньше, а сфера действия несколько у́же, нежели в других памиро-гиндукушских областях. Индивидуализм, в некоторых своих проявлениях вредный и опасный для горного земледельца-ирригатора, в нуристанских сообществах не столько ограничивался или сдерживался, сколько канализировался, направлялся в строго определенные русла. Достигался данный эффект прежде всего благодаря функционированию весьма своеобразного социального института – системы рангов[21]. Почти каждый нуристанец занимал в этой системе некоторое место. Ранг подразумевал для своего обладателя ту или иную степень общественного престижа и политического влияния внутри селения. Подъем по ранговой лестнице не только допускался, но и считался в высшей степени желательным. Традиционно он достигался двумя средствами: при помощи военных набегов и при помощи особого рода публичных угощений – так называемых пиров заслуг.

В период доафганского завоевания жители Кафиристана регулярно совершали набеги на соседей-мусульман. Целью подобного рода вылазок был не столько грабеж, сколько охота за головами. Количество убитых служило мерилом доблести и основанием для присвоения более высокого ранга. По возвращении в родное селение кафир предъявлял наиболее уважаемым людям зримые доказательства своих «подвигов» – отрезанные части тела врагов, на основании чего принималось решение о повышении его социального статуса. После исламизации данная практика прекратилась, но периодические нападения на соседние, главным образом населенные пуштунами области продолжались и во второй половине XX в. Участие в них, как и прежде, влекло повышение ранга, однако их непосредственной целью было уже не убийство, а угон скота (Jones 1974a).

Другим механизмом иерархического роста являлись массовые угощения жителей селения (пиры заслуг). Формальным организатором такого мероприятия выступал конкретный претендент на тот или иной ранг, однако реально в организации обычно участвовали все взрослые представители его клана (Jones 1974a). Началу пиршества предшествовали особые религиозные обряды и ритуальные действия, его ход был строго регламентирован. Решение о присвоении ранга принималось уважаемыми людьми деревни. Количество еды напрямую зависело от искомого статуса. Во многих случаях от претендента требовалось проведение не одного, а целой серии пиров с определенной частотностью. Не стоит и говорить, что подобного рода празднества были чрезвычайно затратными. Нередко при устроении одного такого банкета забивали несколько сот голов скота, а зерно, необходимое для выпечки хлеба, измерялось тоннами. Тот факт, что столь пышные пиры были довольно частым явлением, представляется нам еще одним свидетельством весьма высокой продуктивности сельского хозяйства Нуристана.

По вполне обоснованному мнению некоторых исследователей, регулярным проведением пиров заслуг объясняется одна интересная особенность нуристанской традиционной экономики: как земледелие, так и скотоводство были нацелены на производство как можно большего количества излишков (Jones 1974a). Данная черта четко противопоставляла Нуристан остальному Памиро-Гиндукуш-
скому региону, где, как уже говорилось, стратегия жизнеобеспечения была направлена на минимизацию рисков[22]. Постоянное увеличение поголовья скота, производства молочных продуктов и зерна ясно осознавалось нуристанцем как предпосылка будущего продвижения по ранговой лестнице. Иными словами, одним из главных двигателей хозяйственной деятельности для него являлось стремление к самоутверждению. Домохозяйства соревновались в объеме произведенного избыточного продукта, конкурентность и соревновательный дух являлись одной из главных черт межличностных и межсемейных отношений в нуристанской деревне.

Важно отметить, что подобного рода индивидуалистичное поведение было характерно не только для скотоводов-мужчин, но и для занимавшихся земледелием женщин. Женщины принимали участие в организации пиров заслуг и добивались определенных лич-ных привилегий в рамках своего сообщества. Как указывал один из крупнейших исследователей народов Восточного Гиндукуша Карл Йеттмар, в Кафиристане «женщины отнюдь не были лишь безгласным рабочим скотом, как их изображали в полном соответствии с данными, полученными от своих информантов, первые европейские путешественники» (Йеттмар 1986: 41). Отношения полов в доисламскую эпоху характеризовались весьма значительной степенью свободы. Браки заключались по выбору и обоюдному желанию молодых, развод не представлял проблемы, адюльтер, хотя и осуждался, фактически не признавался тяжким преступлением и наказы-вался лишь штрафом (Robertson 1896; Jones 1974a, 1974b). Представляется несомненным, что подобное положение вещей было обусловлено и поддерживалось в том числе и действием социально-экономических факторов. От женщины, в руках которой полностью находилось производство зерна, напрямую зависела не только продовольственная безопасность семьи, но и способность мужа повышать свой престиж в обществе, устраивая публичные угощения. Это не могло не делать женщину более влиятельной и, как следствие, более свободной.

Восхождение по иерархической лестнице считалось обязанностью каждого жителя нуристанского селения. Исключение составляла лишь достаточно узкая прослойка профессиональных ремесленников – бари. Ее представители[23] полностью исключались из системы рангов и были лишены возможности влиять на принятие политических решений. Отказано им было и в праве владеть скотом. Согласно распространенной точке зрения, бари являются потомками рабов, вероятно, ненуристанского происхождения (Robertson 1896; Jones 1974a). Для нуристанца, не принадлежавшего к их числу, отказ повышать свой статус с помощью участия в набегах и пиров заслуг оборачивался общественным порицанием и поражением в правах. Подобные люди занимали положение, во многом аналогичное положению бари.

Исходя из вышесказанного можно было бы заключить, что нуристанские традиции культивировали безграничный, необузданный индивидуализм. В действительности, однако, это неверно. В Нуристане существовали отдельные традиционные установления, ограничивавшие некоторые проявления индивидуалистического этоса и тем самым не допускавшие перерастания индивидуализма в волюнтаризм. Выше уже говорилось, что такие установления, вероятно, играли здесь несколько менее важную роль, чем в других областях Памиро-Гиндукушского региона, однако они имелись, поскольку их наличие было неизбежным в условиях характерной для горных областей ограниченности ресурсов. Хозяйство горца может успешно функционировать лишь в том случае, если хозяйственный процесс скоординирован с природными циклами[24]. Так, увеличение поголовья скота должно было происходить в пределах, задаваемых способностью пастбищ к самовосстановлению. Достаточно строгая регламентация была необходима для перегона животных с одного пастбища на другое, времени начала и окончания выпаса и, разумеется, полевых работ. По этой причине в каждом нуристанском селении составлялись сельскохозяйственные календари. Следование этим календарям было обязательным для каждого и контролировалось специально уполномоченными для этого людьми, нарушения карались штрафами (Jones 1974a). Наказуемым было и уклонение от участия в работах по ремонту и чистке оросительных каналов (Ibid.).

Выполнение подобного рода предписаний подавляющим большинством нуристанцев обеспечивалось, по всей видимости, не толь-ко страхом наказания, но и не в последнюю очередь четким осознанием того факта, что нарушение могло нанести вред хозяйству, сократить количество производимых излишков и в конечном счете уменьшить шансы конкретного крестьянина на повышение в ранге путем устроения пиров заслуг. Контроль за соблюдением правил, регулирующих хозяйственную деятельность, осуществлялся представителями деревенского самоуправления[25], специально отбиравшимися из числа молодежи старейшинами селения (Лужецкая 1986; Jones 1974a, 1974b). Подобного рода правоохранительная деятельность считалась престижной и способствовала будущему продвижению молодого человека вверх по иерархической лестнице (Лужецкая 1986; Jones 1974a). Таким образом, есть основания полагать, что в Нуристане стремление к индивидуальному самоут-верждению удивительным на первый взгляд образом являлось важ-ной опорой системы традиционных запретов и предписаний.

Рассмотренные здесь факты, несомненно, представляют первостепенный интерес для социоестественника и требуют интерпретации в рамках СЕИ. Необходимость согласования действий хозяйствующего человека с природными циклами вытекает из целого ряда характеристик вмещающего ландшафта, причем не только в Нуристане, но и во многих других географических ареалах с горным рельефом и высотной поясностью. В нашей публикации (Коган 2024) была показана справедливость данного утверждения для Памиро-Гиндукушского региона за пределами Нуристана и сделан вывод о том, что в ценностных системах населяющих этот регион этносов присутствует ценность стабильности, выполняющая функцию ценности-вектора. То же самое с полным основанием может быть отнесено и к нуристанцам. Ценность-вектор характеризует оптимальное для функционирования основной технологии того или иного суперэтноса состояние триединой системы «неживая природа – живая природа – социум» (Там же). Представляется несомненным, что в нашем случае таким состоянием является именно стабильность: ведь только при высокой степени постоянства как природной среды, так и действий человека может быть достигнут
высокий уровень координации экономического поведения с естественными процессами.

Важнейшим элементом системы базовых ценностей наряду с ценностью-вектором является ценность-объект (Кульпин 1996). Она характеризует то, на что (или на кого) в коллективном бессознательном суперэтноса возлагается реализация ценности-вектора (Коган 2024). Что могло выполнять подобную функцию у этносов Нуристана? Выше мы уже указывали, что хозяйственная деятельность нуристанца стимулировалась во многом стремлением к личному самоутверждению. Из этого неизбежно вытекает присутствие в числе базовых ценностей ценности личности. Поскольку перспектива восхождения по ранговой лестнице мотивировала хозяйствующего индивида на рациональное поведение, в том числе на соблюдение и контроль за соблюдением запретов и предписаний экологического характера, можно утверждать, что независимая личность в Нуристане не только была главным производителем материальных благ, но и фактически брала на себя роль стабилизатора социоприродных отношений.

Во всем, что касалось обеспечения соблюдения социальных норм, или, иными словами, стабилизации общественных отношений, ведущую роль играли старейшины селений. Как уже говорилось, в их компетенцию входил, в частности, отбор жителей в орган местного самоуправления – уру, одной из главных задач которого был надзор за выполнением традиционных запретов и предписаний. Пожалуй, важнейшей функцией старейшин был арбитраж при улаживании конфликтных ситуаций. Умение улаживать крупные споры, весьма часто возникавшие в нуристанских деревнях, было едва ли не главным источником политического влияния старейшин. В некоторых случаях такое влияние могло выходить за рам-ки селения и охватывать целую группу населенных пунктов (Jones 1974a, 1974b). Однако авторитет, в том числе приобретенный в ходе успешной посреднической и/или надзорной деятельности, в сочетании с высоким рангом, достигнутым посредством пиров заслуг и военных набегов, делал возможным избрание сельчанина старейшиной. Таким образом, личный успех человека являлся для нуристанцев наиболее весомым основанием для делегирования ему задачи сохранения стабильности социума.

Из сказанного выше вытекает, что на независимую личность было возложено поддержание в оптимальном (стабильном) состоянии всей триединой системы «неживая природа – живая природа – социум». Следовательно, личность может с полным основанием рассматриваться как ценность-объект в системе базовых ценностей жителей Нуристана. Данная особенность в очередной раз резко выделяет рассматриваемый регион внутри Памиро-Гиндукушского ареала, противопоставляя остальной его части, где индивидуалистические устремления не мотивировали рациональное экологическое поведение, но скорее воспринимались как препятствие для него, а в качестве ценности-объекта функционировала ценность общественного договора (Коган 2024). Поскольку ценность-объект наряду с ценностью-вектором является, согласно СЕИ, важнейшим элементом системы базовых ценностей суперэтноса, различие в ценности-объекте следует рассматривать как однозначный индикатор суперэтнического различия.

Прочие ценности из числа базовых, по всей видимости, также не вполне идентичны у нуристанцев и обитателей других частей Памиро-Гиндукушского региона. Как неоднократно отмечалось выше, от независимой личности в Нуристане ожидали прежде всего активности, направленной на повышение собственного социального престижа. Эта же активность представляла собой важный двигатель хозяйственной деятельности. Оба данных обстоятельства, несомненно, должны отражать какую-то особенность нуристанской ценностной системы. По всей видимости, такой особенностью является присутствие в этой системе ценности успеха. Данная ценность была выявлена в ходе психологических и кросс-культурных исследований, проведенных в различных странах мира, включая Россию (Смирнов 2003, 2005; Шварц 2008; Schwartz 1992)[26], хотя вопрос о функционировании ее в качестве базовой для какой-либо этнической целостности до сих пор оставался открытым[27]. В свете фактов, рассмотренных в настоящей работе, представляется весьма вероятным, что для нуристанцев она была именно одной из базовых и относилась к сфере коллективного бессознательного. Успех в системе базовых ценностей нуристанских этносов выступает прежде всего в своей индивидуалистической ипостаси – как личный успех.

Добиться такого успеха как на хозяйственном, так и на политическом поприще можно, лишь обладая значительной степенью свободы, индивидуальной автономии. Особенно важной является интеллектуальная автономия – независимость во взглядах и принятии решений[28]. Экономической опорой автономной личности являлся институт частной собственности. Последняя в Нуристане распространялась на основные средства производства – пахотную землю, сады и скот (Robertson 1896; Edelberg, Jones 1979)[29], причем собственником являлся каждый сельчанин, исключая ремесленников – бари, составлявших лишь около 10 % населения (Jones 1974a).

Характер отношений между жителями нуристанской деревни причудливым образом сочетал в себе черты иерархичности и эгалитаризма. С одной стороны, спектр прав и обязанностей человека, а также его общественный вес напрямую определялся его рангом. Положение на ранговой лестнице во многих случаях влекло также целый ряд ограничений и табу, которых крестьянин должен был придерживаться в повседневной жизни. С другой стороны, повышение социального статуса (ранга) не только было теоретически допустимым[30], но и настоятельно рекомендовалось каждому, за иск-лючением бари. Данный факт четко показывает, что в представлениях нуристанцев об оптимальном устройстве общества весьма важное место занимала идея равенства возможностей. Иерархия при этом не мыслилась как что-то раз и навсегда заданное, она лишь отражала существующую в данный момент фактическую раз-ницу в персональных достижениях различных членов социума. Это дает основания полагать, что нуристанская социальная структура была по сути своей эгалитаристской[31], а ценность равенства присутствовала среди базовых у этносов Нуристана.

Ценности интеллектуальной автономии, частной собственности и равенства реконструированы нами и для жителей Памиро-Гин-дукушского региона вне Нуристана (Коган 2024). Однако их функциональная нагрузка представляется не вполне тождественной таковой у нуристанцев: в ценностной системе последних они являются своеобразной опорой ценности личного успеха[32], которая у ненуристанских этносов, по всей видимости, не относится к числу базовых.

С рассмотренным выше «индивидуалистическим» ценностным блоком у нуристанцев, как и у прочих народов Памиро-Гиндукуш-
ского региона, несомненно, сосуществуют ценности порядка и традиций. Порядок в нуристанском селении поддерживался не в последнюю очередь при помощи системы установлений, регламентировавших различные сферы жизни, включая хозяйственную деятельность (выпас скота, земледелие, ирригационные работы), так называемых «законов деревни». Наличие подобных установлений всегда было необходимым условием функционирования традиционной экономики Нуристана. Примечательно, что сами они могли время от времени пересматриваться и корректироваться деревенскими старейшинами (Jones 1974a), однако регламентация как таковая стойко сохранялась. Важнейшей опорой порядка служили традиции. Существование ограничений и табу, в том числе хозяйственных, воспринималось как безусловное благо, не в последнюю очередь исходя из опыта предшествующих поколений. Традицией же был освящен и авторитет старейшин.

К ценностям традиций и порядка, по всей видимости, тесно примыкает ценность компромисса. Эта ценность была реконструирована нами в качестве базовой и для ненуристанских памиро-гиндукушских этносов (Коган 2024), однако ее функции у нуристанцев опять же обладают важной спецификой. У горцев Памира и Каракорума она служит опорой ценности общественного договора, играющей роль ценности-объекта (Там же). Для нуристанской ценностной системы постулировать подобное нет оснований. Здесь ценность-объект, которой, как было показано выше, является личность, получает надежную поддержку в виде ценностей «индивидуалистического» блока (блока личности), включающих личный успех, интеллектуальную автономию, равенство и частную собственность.

Присутствием данного блока, видимо, во многом объясняется чрезвычайно высокий уровень конкурентности нуристанского социума[33], являющийся причиной частых и многочисленных внутренних конфликтов. Урегулированием споров в Нуристане традиционно занимались особые люди, обычно из числа старейшин (Jones 1974a, 1974b). Способность успешно исполнять роль посредника в конфликтных ситуациях ценилась нуристанцами чрезвычайно высоко. Как уже было упомянуто, обладающий ей человек приобретал значительное политическое влияние. Данное обстоятельство представляется неслучайным. Без примирительной деятельности арбитров селению временами грозила бы война всех против всех, что делало бы трудноосуществимыми, а то и невозможными как слаженные действия во время военных набегов на соседей-мусуль-ман, так и ведение высокопродуктивного хозяйства, необходимого для организации пиров заслуг. Таким образом, арбитраж, ориентированный на поиск компромиссного решения, оказывался важнейшим механизмом, позволявшим канализировать индивидуалистические устремления нуристанца и не дававший им принять деструктивный для социума характер. Это по сути означает, что присутствие и ус-пешное функционирование в системе базовых ценностных ориентаций ценностей блока личности едва ли было бы возможным при отсутствии в этой системе ценности компромисса. Последнюю вместе со связанными с ней ценностями порядка и традиций[34] можно, следовательно, рассматривать как своеобразный гарант существования ценностей личностного блока.

Ниже мы приводим предварительные результаты проведенной в настоящей статье реконструкции системы базовых ценностей нуристанцев в сопоставлении с ценностной системой ненуристанских памиро-гиндукушских этносов, реконструированной в работе (Коган 2024).

Как можно видеть, две системы отнюдь не являются тождественными. Примечательно, что они различаются даже таким важнейшим элементом, как ценность-объект. Поэтому, по нашему глубокому убеждению, постулировать единый суперэтнос, объединяющий все народы Восточного Гиндукуша, не представляется возможным. Вероятнее всего, они объединяются в два суперэтноса, один из которых включает жителей Читрала (возможно, за исключением калашей), Кохистана, Хунзы, а также областей за пределами Гиндукуша: Западного Памира и Каракорума, другой же охватывает весьма своеобразный в природном, культурном, языковом и этническом отношении регион – Нуристан.

Литература

Андреев, М. С. 1958. Таджики долины Хуф (верховья Аму-Дарьи). Вып. II. Сталинабад: Изд-во АН Таджикской ССР.

Грюнберг, А. Л., Стеблин-Каменский, И. М. 1974. Этнолингвистическая характеристика Восточного Гиндукуша. В: Брук, С. И. (ред.), Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние. С. 276–283.

Гумилев, Л. Н. 1989. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во ЛГУ.

Йеттмар, К. 1986. Религии Гиндукуша. М.: Наука.

Каландаров, Т. С. 2004. Шугнанцы (историко-этнографическое исследование). М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН.

Коган, А. И.

2005. Дардские языки. Генетическая характеристика. М.: Вост.
лит-ра.

2019. Некоторые проблемы изучения Памиро-Гиндукушского региона с позиций социоестественной истории. История и современность 1: 3–16. DOI: 10.30884/iis/2019.01.01.

2021а. Социоестественные аспекты формирования традиционной хозяйственной системы Памиро-Гиндукушского региона. История и современность 1: 3–27. DOI: 10.30884/iis/2021.01.01.

2021б. К вопросу о происхождении и функциях искусственного родства у народов Памиро-Гиндукушского региона. История и современность 4: 3–19. DOI: 10.30884/iis/2021.04.01.

2023. О некоторых важных особенностях взаимодействия этноса и ландшафта в Памиро-Гиндукушском регионе. История и современность 1: 3–21. DOI: 10.30884/iis/2023.01.01.

2024. Природа, хозяйство и ментальность в Памиро-Гиндукушском этнокультурном регионе: базовые характеристики триединой системы. История и современность 2: 28–47. DOI: 10.30884/iis/2024.02.02.

Коротаев, А. В. 1995. Горы и демократия: к постановке проблемы. Восток. Афро-азиатские общества: история и современность 3: 18–26.

Кульпин, Э. С.

1995. Феномен России в системе координат социоестественной истории. В: Чернышев, С. Б. (ред.), Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. Т. 1. Иное. Россия как предмет. URL: http://old.russ.ru/
antolog/inoe/kulpin.htm.

1996. Бифуркация Запад – Восток. Введение в социоестественную историю. М.: Московский лицей.

Лужецкая, Н. Л. 1986. Очерки истории Восточного Гиндукуша во второй половине XIX в. М.: Наука.

Словарь понятий и терминов теории этногенеза Л. Н. Гумилева / сост. В. А. Мичурин. 1993. В: Гумилев, Л. Н., Этносфера: История людей и история природы. М.: Экопрос. С. 493–542.

Смирнов, Л. М.

2003. Базовые ценности и «антиценности» современных россиян. В: Рябов, А. В., Курбангалиева, Е. Ш. (отв. ред.), Базовые ценности россиян: Социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы. М.: Дом интеллектуальной книги. С. 16–26, 315–341.

2005. Базовые ценности – поиск истоков. Структуры в сознании личности, универсалии предпочтений и поиск оснований. Волгоград: Учитель.

Шварц, Ш. 2008. Культурные ценностные ориентации: природа и следствия национальных различий. Психология 5(2): 37–67.

Эдельман, Д. И. 1992. Еще раз об этапах филиации арийской языковой общности. Вопросы языкознания 3: 44–67.

Buddruss, G. 1959. Kanyawali. Proben eines Maiyā̃-Dialektes aus Tangir (Hindukusch). München.

Edelberg, L., Jones, S. 1979. Nuristan. Graz: Akademische Druck- und Verlagsanstalt.

Goldschmidt, W. 1971. Independence as an Element in Pastoral Social Systems. Anthropological Quarterly 44(3): 132–142. DOI: 10.2307/3316934.

Holdschlag, A. 2009. Siedlungsgemeinschaften in Chitral, pakistanischer Hindu Kush: Sozioökonomische Organisation and Transformation in montaner Umwelt. Bonn.

Israr-ud-Din. 1969. The People of Chitral: A Survey of their Ethnic Diversity. Pakistan Geographical Review 24(1): 45–57.

Jettmar, K.

1960. Soziale und wirtschaftliche Dynamik bei asiatischen Gebirgsbauern (Nordwestpakistan). Sociologus 10(2): 120–138.

2001. Northern Areas of Pakistan – an Ethnographic Sketch. In Dani, A. H. (ed.), History of Northern Areas of Pakistan (up to 2000 A.D.). Lahore: Sang-e-Meel Publications. Pp. 68–96.

Jones, S.

1974a. Men of Influence in Nuristan. A Study of Social Control and Dispute Settlement in Waigal Valley, Afghanistan. London; New York: Seminar Press.

1974b. Kalashum Political Organization. In Cultures of the Hindukush. Selected Papers from the Hindu-Kush Cultural Conference Held at Moesgard 1970. Wiesbaden: Franz Steiner Verlag. Pp. 44–56.

Kreutzmann, H. 1989. Hunza: ländliche Entwicklung im Karakorum. Berlin: Dietrich Reimer Verlag.

MacDonald, I. K. 1998. Rationality‚ Representation‚ and the Risk Mediating Characteristics of a Karakoram Mountain Farming System. Human Ecology 26(2): 287–321.

Müller-Stellrecht, I. 1979. Materialien zur Ethnographie von Dardistan (Pakistan). Aus den nachgelassenen Aufzeichnungen von D. L. R. Lorimer. Teil I. Hunza. Graz: Akademische Druck- und Verlagsanstalt.

Rathjens, C. 1974. Die Wälder von Nuristan und Paktia. Standortbedingungen und Nutzung der ostafghanischen Waldgebiete. Geographische Zeitschrift 4 (62): 295–311.

Robertson, G. S. 1896. The Kafirs of the Hindu-Kush. London: Lawrence & Bullen, Ltd.

Snoy, P. 1993. Alpwirtschaft im Hindukusch und Karakorum. In Schweinfurth, U. (ed.), Neue Forschungen im Himalaya, Erdkundliches Wissen. Vol. 112. Stuttgart: Steiner. S. 49–73.

Strand, R. F. 1975. The Changing Herding Economy of the Kom Nuristani. Afghanistan Journal 2(4): 123–134.

Schwartz, S. H. 1992. Universals in the Content and Structure of Values: Theoretical Advances and Empirical Tests in 20 Countries. Advances in Experimental Social Psychology 25: 1–65.

---

[1] Большинство языков рассматриваемого региона относится к арийской ветви индоевропейской семьи. Эта ветвь представлена здесь всеми четырьмя свои-
ми подветвями: иранской, индоарийской, дардской и нуристанской. Кроме того,
на крайнем востоке ареала говорят на диалектах языка бурушаски, родственные связи которого с другими языками мира являются предметом гипотез и который по этой причине часто рассматривается как язык-изолят, то есть как таксономическая единица, равная семье.

[2] Подробнее о понятии «суперэтнос» см.: Гумилев 1989; Словарь… 1993; Кульпин 1996.

[3] Несомненными исключениями являются этносы, поселившиеся в рассматриваемом ареале в относительно недавнее время, например пуштуны.

[4] Обычно ее именуют Памиро-Гиндукушским этнокультурным регионом.

[5] Сама область до афганского завоевания и последующего обращения в ислам называлась Кафиристаном («страной неверных»).

[6] Реконструкции системы базовых ценностей этносов Памиро-Гиндукушского региона посвящена работа (Коган 2024).

[7] Сказанное относится прежде всего к северной части нынешнего округа Читрал пакистанской провинции Хайбер-Пахтунхва. Это основной ареал проживания народности кхо, составляющей большинство населения округа. Ситуация в Южном Читрале представляется более сложной. Часть его населена калашами – народностью, сближающейся целым рядом особенностей материальной и духовной культуры с нуристанцами. Вопрос о суперэтнической принадлежности калашей следует пока считать открытым.

[8] Некоторые положения гипотетического характера на данный счет были выдвинуты нами в работе (Коган 2019). Проверке и, по необходимости, уточнению этих положений в значительной степени и посвящена настоящая статья.

[9] О роли различных групп ариев в этногенезе памиро-гиндукушских этносов см.: Коган 2021а. Там же даются ссылки на более раннюю литературу.

[10] О независимом положении нуристанской ветви внутри арийской языковой общности см., например: Эдельман 1992, уточненную версию генетической классификации арийских языков см. в работе (Коган 2005).

[11] Подробнее об этом см., например: Snoy 1993; Jettmar 2001; Коган 2019. Попытка проследить этапы формирования двухотраслевой хозяйственной системы в связи с арийскими миграциями была сделана нами для большей части Памиро-Гиндукушского региона в работе (Коган 2021а). Материал по Нуристану, однако, в данной работе не исследовался.

[12] Еще один такой район – территория афганской провинции Пактия. Население этой провинции, однако, состоит главным образом из пуштунов и ни в культурном, ни в этническом отношении не может быть отнесено к Памиро-Гиндукушскому региону. Поэтому этноландшафтное взаимодействие в Пактии в настоящей работе рассматриваться не будет.

[13] По замечанию выдающихся исследователей региона Леннарта Эдельберга и Скайлера Джонса, жизнь в Нуристане – это прежде всего жизнь в лесу (Edelberg, Jones 1979: 31).

[14] В 30-е гг. XX в. при полном отсутствии механизации и химизации сельского хозяйства урожайность проса (главной продовольственной культуры во многих селениях Нуристана) составляла 19,8–36,2 ц/га, пшеницы – 16,8–28,6 ц/га (Edelberg, Jones 1979: 60). Приведенные цифры для пшеницы приближаются к таковым в России 2010-х гг.

[15] Летом (а отчасти также весной и осенью) скот находился в горах, где его выпас осуществлялся в каждом из нескольких следующих друг за другом высотных поясов (лесном, субальпийском и альпийском). Зимние пастбища находились на относительно небольшом удалении от селений.

[16] Как правило, такие отношения устанавливались с целью разрешения споров в тех случаях, когда таковое оказывалось неосуществимым внутри одного отдельно взятого селения (Jones 1974a).

[17] Глубокий и детальный анализ механизмов минимизации рисков на примере хозяйства одной из долин Каракорума проведен в работе (MacDonald 1998).

[18] Такие миграции нередко обусловливались экономическими факторами. Показателен пример восточногиндукушской долины Тангир (ныне в Северном Пакистане), пережившей в свое время хозяйственный подъем благодаря широкому распространению кукурузы. Эта долина привлекла многочисленных переселенцев из ряда близлежащих менее благополучных областей, результатом чего стало существенное изменение языкового состава, а также структуры занятости ее населения. Подробнее см.: Buddruss 1959; Jettmar 1960; Коган 2021а.

[19] Подробнее см.: Коган 2023, 2024 и цитированную в данных работах литературу.

[20] О них см., например: Коган 2023.

[21] Описание этой системы см., например, в работах: Jones 1974b; Edelberg, Jones 1979.

[22] Весьма показательный в данном отношении факт был установлен в ходе исследования традиционной хозяйственной системы селения Асколе в каракорумской долине Бралду (Северный Пакистан), населенной народностью балти. Выяснилось, что жители селения предпочитают смешанные (уплотненные) посевы возделыванию монокультуры, даже в тех случаях, когда последнее обещает более высокую урожайность. Связан подобный выбор с тем, что при уплотненной посадке урожаи более надежны, а продовольственная безопасность в меньшей степени зависит от целого ряда факторов риска, таких как, например, заморозки (MacDonald 1998). Как можно видеть, хозяйственное поведение балти оказывается в значительной мере зеркально противоположным хозяйственному поведению нуристанца.

[23] По оценкам исследователей, они составляли в среднем около 10 % нуристанцев (Jones 1974a).

[24] Последнее, несомненно, в равной мере относится и к Памиро-Гиндукуш-
скому региону вне Нуристана. См., например: Коган 2024.

[25] Для органа деревенского самоуправления в разных нуристанских языках имеются разные названия. В отечественной и западной научной литературе получил распространение термин уру, исторически использовавшийся в долине Башгал на востоке Нуристана.

[26] Наш взгляд на место психологических и кросс-культурных исследований в реконструкции базовых ценностей (супер)этнических общностей подробно изложен в работе (Коган 2024). Здесь мы лишь кратко обозначим основные тезисы. Как обоснованно полагал Э. С. Кульпин, общий набор ценностных ориентаций в целом одинаков для всех людей, однако функциональная нагрузка и степень важности той или иной ценности может разительно различаться (Кульпин 1995).
В частности, разным, а порой диаметрально противоположным, бывает набор ценностей, закрепившихся в качестве базовых в коллективном бессознательном суперэтноса. Исходя из этого, работы психологов, использующие в качестве основного исследовательского метода прямой опрос, то есть ориентированные на изучение скорее сознания, чем бессознательного, мы рассматриваем прежде всего как источник сведений о составе общечеловеческого ценностного компендиума. Выделение же из этого компендиума системы этнических и суперэтнических ценностей, «хранящихся» в бессознательном, возможно, по-видимому, только с применением методики СЕИ.

[27] Примечательно, в частности, что в России ценность успеха неоднократно отмечалась в ходе соцопросов, однако, как показали социоестественные исследования, отсутствует среди базовых для российского суперэтноса.

[28] Подробнее об интеллектуальной автономии как о ценностной ориентации см., например: Шварц 2008. О важном месте ее в системах ценностей большинства памиро-гиндукушских этносов см.: Коган 2024.

[29] Пастбища считались собственностью кланов, однако при этом право выпаса, а также хозяйственные постройки принадлежали частным лицам – членам клана, передавались по наследству и могли стать объектом купли-продажи (Strand 1975; Edelberg, Jones 1979).

[30] На практике, разумеется, возможность вертикальной мобильности напрямую зависела от уровня материального благосостояния домохозяйства, а потому при наличии в нуристанских селениях определенного имущественного неравенства не могла быть абсолютно равной для всех.

[31] В данной связи, впрочем, необходимо сделать оговорку, что эта структура охватывала только собственников земли и скота и не включала ремесленников-бари.

[32] Шансы достичь успеха значительно повышаются у индивида, не стесненного ограничениями, связанными с неравенством возможностей, и обладающего при этом свободой принятия решений (интеллектуальной автономией). Надежнейшей опорой любой индивидуальной автономии, в том числе интеллектуальной, является автономия экономическая, то есть частная собственность.

[33] По меткому выражению С. Джонса, в нуристанском обществе конкуренция является лейтмотивом (Jones 1974a: 57).

[34] Разрешение конфликта путем компромисса является весьма эффективной мерой по сохранению порядка, освященного традициями.