Некоторые аспекты теории революций (по материалам современных российских историков)

скачать скачать Автор: Кондорский Б. М. - подписаться на статьи автора
Журнал: История и современность. Выпуск №2(56)/2025 - подписаться на статьи журнала

DOI: https://doi.org/10.30884/iis/2025.02.04

Кондорский Борис Михайлович – кандидат биологических наук, независимый исследователь. E-mail: bmkbox@mail.ru.

Проблема теории революций весьма популярна среди многих ведущих зарубежных историков. Особенно интерес усилился после событий конца 1980-х – начала 1990-х гг. в СССР и Восточной Европе. То же самое касается и современных российских историков, взгляды которых на этот исторический феномен автор попытается проанализировать. Революции рассматриваются как глубокий переворот во всех основных сферах жизни общества, обычно сопровождаемый переходом власти от одного класса к другому.

Основное внимание уделяется причинам революций, кризисным явлениям, связанным с процессом модернизации. Перед революциями происходит заметное ослабление власти, потеря доверия к ней со стороны населения. Автор обращает внимание на роль в революциях элитарного аспекта и идеологии. Исторический процесс в статье рассматривается как последовательность основных этапов, каждый из которых характеризовался своим архетипом, характером исторического сознания и социального пространства. Переход от одного этапа к другому происходил революционным путем. Именно революции формировали потенциал последующего развития. Помимо этапов выделяются две эпохи – социальная и общественная. Рассматривается понятие «революция» как историческая категория. Вводится понятие революционного периода как
временной системы, в рамках которой происходят революции. В статье рассмотрены основные закономерности революционных периодов, харак-
терных для революций Нового времени. Выделены три основных группы государств, в зависимости от сроков наступления и характера протекания революционного периода.

Ключевые слова: революция, революции во Франции, революции в России, исторический процесс, модернизация, идеология, элита, легитимность власти, диктатура.

Theory and Modernity

Boris M. Kondorsky. 

The problem of the theory of revolutions is very popular among many leading foreign historians. In particular, interest increased after the events of the late 1980s – early 1990s in the USSR and Eastern Europe. This applies to modern Russian historians as well, whose views on this historical phenomenon the author will attempt to analyze. Revolutions are considered as a profound upheaval in all major spheres of society, usually accompanied by a transfer of power from one class to another. Main attention is paid to the causes of revolutions, a crisis phenomenon associated with the process of modernization. Before a revolution, there is a notable weakening of authorities, a loss of trust in them on the part of the population. Attention is drawn to the role of the elite aspects and ideology in revolutions. The author considers the historical process as a sequence of stages, each characterized by its own archetype and the nature of historical consciousness and social space. The transition from one stage to another occurred in a revolutionary way. Revolutions formed the potential for subsequent development. In addition to stages, the author distinguishes two eras: social and public. The author examines the concept of “revolution” as a historical category. The concept of “revolutionary period” is introduced as a time system within which revolutions take place. The article examines main patterns of revolutionary periods characteristic of the New Age revolutions. Three main groups of states are identified based on timing and the nature of revolutionary period.

Keywords: revolution, revolutions in France, revolutions in Russia, historical process, modernization, ideology, elite, legitimacy of power, dictatorship.

Взгляды современных российских историков

В настоящее время в России теоретическими проблемами революций серьезно занимается ряд исследователей. В первую очередь это относится к Л. Е. Гринину (2017а, 2017б, 2018, 2021, 2023),
Э. Э. Шульцу (2014, 2015, 2017б, 2018а, 2018б), Н. С. Розову (2014, 2016, 2017а, 2017б). А. В. Коротаев в этом плане использует математические методы (Коротаев 2023а, 2023б; Коротаев, Жданов 2023). Определенный интерес могут представлять монография Г. А. Завалько (2005), И. В. Стародубцевой и В. А. Мау (2001), М. Л. Тузова (1991). Что касается взглядов на эту проблему зарубежных специалистов, то с ними можно ознакомиться в ряде обзоров российских историков (Гринин, Коротаев 2016; Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2020; Шульц 2018б, 2017г).

Всякая теория предусматривает наличие определенных закономерностей, связывающих причины и следствия (Нефедов 2019: 159). Несмотря на огромный объем литературы, связанной с подобного рода исследованиями за рубежом, в рамках пяти поколений историков (и это не считая XIX в.) отмечается отсутствие приемлемой теории (Гринин 2017б: 7). Недостаточно внимания уделяется сравнительно-историческим исследованиям. Последние десятилетия оказались кладбищем для многих теорий (Голдстоун и др. 2022: 109–110).

Революции следует рассматривать как глубокий переворот в политических, социальных, имущественных и идеологических отношениях, который совершается с активным участием широких масс и связан с насилием, часто кровавым (Гринин, Коротаев 2016: 173). Во всех сферах революционные изменения имеют радикальный, фундаментальный характер, пронизывают основы социального устройства и функционирования общества (Глухих, Елисеев 2016: 111).

В. А. Барсамов обращает внимание на переход власти от одного класса к другому, изменение ценностей и мифов общества, политических и социальных институтов, социального лидерства, участие в революционных изменениях широких народных масс (Барсамов 2006).

По Н. С. Розову, революция – это возможное следствие глубокого социально-политического кризиса государства с таким уровнем обострения конфликта, что из-за массовых протестов и восстаний верховная государственная власть испытывает реальную угрозу свержения, причем в ходе событий существенно преобразуется политический режим (Розов 2019: 80).

Революции рассматриваются как антигосударственный переворот, организованный контрэлитой, находящейся в оппозиции, при активном участии масс и части правящей элиты. По В. А. Никонову, революция – это организованный активной частью контрэлиты антиконституционный переворот, который кардинально меняет государственный строй (Никонов 2011: 13).

Революции представляют собой способ обеспечения постоянного развития общества в условиях, когда общество еще не осознало, что постоянный рост – это не случайность, не аномалия, а необходимое условие современного социума (Гринин 2018: 20).

Одной из актуальных тем исследований являются причины революций с учетом того, что одной из ведущих движущих сил исторического процесса революции стали в Новое время (Он же 2017б: 19). Революции ломали отношения, которые были препятствием для развития производительных сил (Он же 2018: 17).

Просматривается связь революций с модернизацией. Большую роль играют завышенные ожидания, появление новой идеологии, ослабление элиты и ее сплоченности, ее неспособность противостоять кризисной ситуации (Гринин, Коротаев 2016: 158) По мнению С. А. Нефедова, анализ причин революций является основной задачей исторической социологии (Нефедов 2019: 161).

Исходя из понимания К. Марксом социальной революции как перехода от одного способа производства к другому, в Новое время производительные силы обретают способность к постоянному развитию (Гринин 2017б: 19) Так как модернизующееся общество является саморазвивающейся системой, то время от времени оно должно испытывать кризисы. Кризисы возникают в результате нарушения пропорций (Он же 2023: 33).

Социально-политический кризис в государстве – это конфликтный период, когда низовые протесты и недовольство элит настолько сильны, что их не удается погасить обычными действиями со стороны режима. Революции следует рассматривать как следствие глубокого социально-политического кризиса (Розов 2017в: 93–95).

Кризисная ситуация может возникнуть в результате проигранной войны, перенапряжения финансов, ухудшения материального положения, неспособности власти к решительным действиям (Гринин 2021: 14). При этом противоречия не всегда ведут к революциям. Не последнюю роль играют негибкость в поведении правящей элиты, появление альтернативной идеологии, падение авторитета власти (Он же 2017б: 9).

Одним из важнейших условий совершения революций является наличие относительно новой или модифицированной идеологии. Именно такая идеология способна сплотить массы. Средством распространения идеологии являются информационные технологии. Например, Французская революция оказалась глубоко антирелигиозной (Он же 2017а: 8, 17). Взамен христианской религии был предложен культ Верховного Существа. Именно философию Просвещения XVIII в. справедливо считают одной из главных причин Революции (Токвиль 1997: 13).

Следует отметить роль различного рода памфлетов, широко распространявшихся перед Французской революцией (Цвейг 1989: 177–180). Так же как и исключительную роль газет и различного рода клубов (которых только в Париже было около 300) во время революций 1830 и 1848 гг. как средств идеологического просвещения (Застенкер 1948: 32, 64). Праворадикальная оппозиция группировалась вокруг газеты «Насьональ», а левореспубликанская – вокруг газеты «Реформа».

В XX в. революционная идеология прошла своеобразную эволюцию: сначала карбонарии в Италии, затем тайные дворянские общества на большей территории Австро-Венгрии. С середины века начинает доминировать либерально-буржуазная идеология, затем появляются уже организации социалистического толка, даже
в Испании (Шубин 2019: 14). Аналогичная картина наблюдалась и в России.

Вообще, идеология, позволяющая мобилизовать народные массы, должна быть краткой и понятной в виде лозунгов: землю – крестьянам, фабрики – рабочим, власть – народу. В период Гражданской войны особую политико-просветительскую роль играли агитационные плакаты. Тогда же появился знаменитый плакат «Ты записался добровольцем?». Несомненную мобилизующую роль идеология играла во время индустриализации.

В 1990-е гг. среди российских историков весьма популярной была оценка Октябрьской революции с позиций либеральной идеологии, в частности разделение на «хорошую» Февральскую и «пло-хую» Октябрьскую революции. Следует отметить, что нечто похожее характерно и для Запада. Англичане всегда восхищались бескровной Славной революцией и критически относились к Революции 1640–1660 гг. (Шульц 2017в: 29). До сих пор не утихают споры по поводу Французской революции. По Ф. Фюре, национальная самоидентификация самым тесным образом связана с оценкой Французской революции (Фюре 1998: 16).

Мало внимания уделяется роли слухов, хотя слухи о «похожде-
ниях» Марии Антуанетты и Александры Федоровны сыграли не последнюю роль в революциях. На широкое распространение слухов уже во время Французской революции обратил внимание Б. Бачко (2006: 46–47). Всюду искали врагов народа. Даже Робеспьеру после его свержения приписали намерение жениться на дочери короля. Не надо забывать, что слухи о нехватке хлеба стали своеобразным триггером Февральской революции. Среди демонстрантов ходило поверье, что полиция стреляла по ним из пулеметов, да еще и с крыш домов (Булдаков 1997: 56).

Важную роль для понимания революционных процессов имеет представление о существовании легитимного порядка, лежащего в основе поведения населения. Подрыв и исчезновение веры в законность правительства и справедливость системы является основой протестов против власти (Вебер 1990: 636). Подобного рода ситуация подробно была рассмотрена автором на примере Февральской революции (Кондорский 2022б).

Соответственно, возникает вопрос о легитимности протестных, антиправительственных выступлений и нового революционного правительства. В начальный период революций для их оправдания старое правление называют тираническим (Шульц 2017в: 24–25). К. Маркс вообще считал, что легитимность создает сама революция (Маркс 1957а: 120).

Важным условием начала революции считается массовость протестов и массовая мобилизация (Гринин 2021: 7). Здесь мы вынуждены не согласиться с автором. Перед Французской революцией отсутствовали какие-либо массовые протесты. Также отсутствовала мобилизация сверху, поскольку революционные лидеры только начали появляться. И при штурме Бастилии, и во время похода женщин на Версаль, и во время Восстания 10 августа 1792 г. правильно говорить о революционной самоорганизации народных масс. Не было никакой мобилизации и перед Февральской революцией, вследствие неожиданности самой революции. А вот во время Гражданской войны большевики во многом победили за счет более эффективной мобилизации в классическом понимании.

Л. Е. Грининым были введены понятия типов революционных событий: революция, революционные эпизоды и квазиреволюцион-ные эпизоды, революционные движения без революций, аналоги революций. Также речь идет о революционной эпохе как длительной полосе перемен, в которой происходят революционные изменения, контрреволюции, различные революционные эпизоды, кото-
рые связаны с борьбой различных политических и социальных сил (Гринин 2021: 7–9). У Н. С. Розова на этот счет имеется своя типология революционных событий: успешные революции, революционные события, социально-политические кризисы, массовые протесты (Розов 2016: 252–253).

Н. С. Розов особое внимание уделяет волнам революций (Там же; Розов и др. 2018). Наиболее классическая волна была вызвана революцией 1848 г. во Франции и затронула большую часть европейских стран. Автор приводит список революционных волн из
27 пунктов, в том числе и на основе взглядов других авторов (Розов 2016: 250–252). Л. Е. Гринин и А. Л. Гринин в XX в. выделяют пять волн революций (Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2020: 141).

Роль модернизации

Модернизация рассматривается главным образом как процесс перехода от аграрно-ремесленного общества к индустриальному. Модернизация порождает стабильность, но сам процесс модернизации порождает нестабильность. Модернизация разрывает ткань традиционного общества и способствует появлению новых идей и идеологий (Гринин 2017в: 29). По аналогии со старым порядком,
с начала XIX в. можно говорить уже о начале нового порядка. Различие со старым порядком заключается еще и в том, что в этот период имела место абсолютная зависимость человека от природы (Че-канцева 1996: 27). К тому же человек того времени воспринимал свое существование как данное Богом (Шульц 2017а: 28).

С модернизацией связан рост ожиданий, чувство постоянного протеста против неравенства, усиление социального недовольства, неудовлетворенность ожиданий, которые провоцирует модернизация (Гринин 2017в: 31). Подобного рода тезис носит не совсем однозначный характер. Наличия завышенных ожиданий перед Французской революцией вообще не было. Наказы депутатам Генеральных штатов носили в основном частный характер. Перед революцией 1848 г. рабочие молча переносили все тяготы своего существования. Без отдельного заработка жены и детей семья абсолютно не могла просуществовать даже впроголодь (Тарле 1959: 39). После поражения революции 1905–1907 гг. в партиях социалистического толка царили уныние и пессимизм.

Если Л. Е. Гринин основной упор делает на материальный аспект модернизации, то Н. С. Розов – больше на духовный. По его мнению, под модернизацией следует понимать совокупность автономных процессов секуляризации в области культуры, морали, легитимации власти, образования. Модернизация сопровождается бюрократизацией государственных структур, берущих на себя функции традиционных институтов (Розов 2017а: 9). Помимо процесса
капиталистической индустриализации (открытие рынков земли, ка-
питала, рабочей силы) автор особое внимание уделяет росту творческой свободы, демократизации (развития коллегиального разделения властей), конституционализму и расширению избирательного права (Там же).

По Р. Коллинзу, важнейшие признаки либеральной демократии – надежная защита прав и свобод граждан, собственности, интересов меньшинств, экономические свободы (Коллинз 2015: гл. 4). Все это обеспечивает контроль бюрократии, аппарат которой является орудием правящей группы, внутри и извне. Контроль бюрократии осуществляется через оппозицию, прессу, судебные иски. Модернизация является продвижением к свободе, ведет к росту политического участия, защите прав и свобод, свободе в культурном творчестве (Розов 2017а: 13, 22).

Вышеперечисленные признаки либеральной демократии в западных странах, которые еще работали лет 30–40 назад, сейчас деформированы до неприличия, на что не хочет обращать внимание автор. На это указывают последние события в Германии, Франции, Румынии, а также в США. К тому же перестроечная либерализация привела к развалу страны и нанесла в 1990-е гг. огромный удар по промышленной модернизации. Если впоследствии России удалось постепенно выбраться из кризиса (особенно в оборонной промышленности), на той же Украине ни один из президентов не уделял должное внимание процессам модернизации. За все время независимости не было построено ни одного крупного современного пред-
приятия.

Автор настоящей статьи был непосредственным свидетелем внедрения либеральной демократии и всего того, о чем пишет
Н. С. Розов, в Донбассе в 2014 г. посредством добровольческих батальонов типа «Азов» (Кондорский 2024а). Подобного рода «внедрение демократии» было характерно в свое время для латиноамериканских стран (особенно в Чили в 1983 г.), Югославии, Ирака, Афганистана и других государств.

Что понимает Н. С. Розов под словом «свобода», абсолютно непонятно. В 1990-е гг. в России свобода касалась в основном финансового олигархата и криминалитета. Согласно критериям современного западного общества свобода на Украине – это свобода прихода к власти таких существ (по терминологии министра иностранных дел России С. В. Лаврова), как Ющенко, Порошенко, Зеленский. Западные политики неоднократно заявляли, что Украина является образцовой демократией.

Всеобщая воля нации уничтожает всякую особенную волю и все особенные интересы. Поэтому вопрос о неотчуждаемых правах индивидуума и о сфере свободы, не допускающей вмешательства суверенной всеобщей воли, можно не поднимать. Особенные интересы по отношению к всеобщей воле выглядят просто воровством (Шмитт 2015: 141).

Нелестно Н. С. Розов отзывается о модернизации в Советской России, которая проводилась, по его мнению, на основе насилия и страха (Розов 2017а: 15). Если следовать данной логике, то отец ав-тора настоящей статьи, который принимал активное участие в конце 1950-х – начале 1960-х гг. в переводе Донецкой железной дороги на тепловозную тягу, делал это под дулом пистолета.

Важнейшим условием модернизации был процесс раскрестьянивания. В Англии он начался в конце XV в. и продолжался до на-чала XIX в. Во время Английской революции Долгий парламент принимал в этом процессе самое активное участие (Барг 1967: 32). Однако без столь длительного и тотального раскрестьянивания невозможна была промышленная революция в Англии. Так же как без коллективизации невозможна была индустриализация в Советской России.

В ближайшие десятилетия XXI в. лидером модернизационного процесса, несомненно, будет Китай.

Роль государства. Элитарный аспект

Особое внимание в революционных процессах уделяется роли государственной власти. Перед революциями наблюдаются чувство неудовлетворенности и недовольства властью, нарастание острых проблем, неспособность власти решить эти проблемы. Происходит падение авторитета власти (Гринин 2017б: 9; 2017в: 32).

Наблюдаются слабость и неэффективность правительства, на-личие влиятельной политической альтернативы, раскол элит, появление контрэлиты с существенными политическими ресурсами, представители силовых структур теряют уверенность. Происходит резкое ухудшение экономической ситуации, снижение уровня благосостояния (Розов 2016: 253–254).

С началом революции появляются органы революционной власти (Гринин 2017а: 17). Обычно они располагают чрезвычайными полномочиями и не регулируются определенным сводом законов. Впервые революционные органы власти появились еще в период Нидерландской революции (так называемые «комитеты 18»), туда избирались ремесленники, цеховые подмастерья, представители революционной буржуазии, адвокаты, торговцы (Чистозвонов 1958: 34).

Представление о существовании легитимного порядка является краеугольным камнем социального поведения. Подрыв и исчезновение веры в законность легитимного правительства и справедливость системы – основа протеста против власти (Шульц 2017в: 23). Условием устойчивости власти является ее легитимность. Это совсем не то же, что законность (легальность власти) – формальное соответствие законам страны. Вполне законная власть, утратив авторитет, теряет свою легитимность и становится бессильной (Кара-Мурза 2006: 3).

Важнейшим фактором относительной стабильности является восприятие власти народом как законной. Во Франции до последнего верили в легитимность королевской власти. Во время кризисов на основе принципа Вебера легитимность зависит от престижа, могущества на внешней арене, от побед и поражений (Розов 2017б: 45). Мы считаем, что в основе революционной легитимности лежит способность организовать и мобилизовать революционные массы. Способность зарядить массы революционной энергией.

В обычных условиях политический режим, особенно в период абсолютизма, воспринимался как нечто естественное. Божественную легитимность монарха никто не оспаривал. В основе данной легитимности лежало соблюдение монархом основных социальных прав народа в широком смысле этого слова. В период монархии жизненный уровень ремесленников и работников мануфактур был заметно выше рабочих в первой половине XIX в. Подобного рода легитимность являлась фундаментом существующего порядка в пе-риод абсолютизма.

Следствием нарушения принципа социальной справедливости были бунты и восстания. Большинство народных выступлений имело характер продовольственных бунтов (Чеканцева 1988: 38). Государство обычно действовало в этом случае по социальным законам – занимаясь раздачей зерна, регуляцией вывоза хлеба (Энгельгардт 1976: 47). Попытки ввести свободную продажу хлеба обычно резко обостряли ситуацию.

Перед революциями элита перестает быть своей в глазах населения (Гринин 2017в: 32). Достаточно вспомнить ситуацию в царской России перед Февральской революцией.

Элита теряет волю к власти и способность управлять (Хантингтон 2004: 278). Н. С. Розов обращает внимание на раскол элит и по-явление контрэлиты с существенными политическими ресурсами (Розов 2016: 253).

О. В. Гаман-Голутвина определяет политическую элиту «как внутренне сплоченную социальную общность, являющуюся субъектом принятия важнейших стратегических решений и обладающую необходимым для этого ресурсным потенциалом» (Гаман-Голутвина 2006: 10).

Сразу оговоримся, что элита в период абсолютизма и в последующий, буржуазный период отличались друг от друга. Условно
в монархический период можно говорить об элите народа, например французского, английского, в лице дворянского сословия. Однако в той же Франции и Англии перед революциями дворянство находилось в состоянии деградации. Достаточно почитать известный роман маркиза де Сада «Жюстина». Поэтому во время Французской революции это сословие не смогло защитить ни короля,
ни само себя. Аналогичная ситуация имела место в царской России. В предреволюционный период происходит утрата прежней элитой воли к власти и способности управлять (Гринин 2017б: 10).

В последующий период нужно говорить уже об элите нации. Если в период абсолютизма вся политическая власть (в идеале) была сосредоточена в особе монарха, то в XVIII в. в Англии и в XIX в. во Франции появляются политическая и экономическая системы. Политическая элита отвечает за принятие политических решений,
а экономическая элита (капиталисты) – за принятие решений в экономической сфере. Политическое управление государством должно соответствовать специфике существующей политической системы.

Что касается бюрократии, то в идеале она не должна входить в состав элиты (Кондорский 2021б: 88). Однако в период абсолютизма к элите во Франции можно было отнести буржуа, которые покупали государственные должности и оказывали определенное влияние на принятие решений, касающихся внутренней политики (Малов 1991: 11–12). Особенно это относится к Парижскому парламенту. Что касается внешней политики, то она была исключительной прерогативой монарха. Можно было говорить о наличии бюрократической элиты и в царской России на примере семьи Танеевых,
в которой на протяжении ста лет передавалась от отца к сыну должность управляющего Государственной канцелярией (Гаман-Голут-вина 2006: 216–217).

Еще один момент. Бюрократия участвует в административном управлении государством, а политическая элита руководит внутренней и внешней политикой. Здесь мы имеем руководство со стороны политиков как носителей власти и управление со стороны обезличенной бюрократии. Управленческие решения должны быть следствием политических решений, а не наоборот.

Элита формируется в течение достаточно длительного времени, как это было в случае дворянского сословия или политической элиты времен Июльской монархии, а затем Третьей республики, не говоря о более чем длительном политическом соперничестве тори и вигов в Великобритании. Следует обратить внимание, что в отличие от периода абсолютизма кабинет министров полностью отвечал и за внутреннюю, и за внешнюю политику. В период Французской революции можно говорить только о лидерах тех или иных революционных направлений (здесь действуют революционные, а не политические законы).

Базовые революции

Анализ известных революций (особенно XIX – первой половины XX в.) показывает более чем заметные различия между так называемыми великими и обычными революциями. Здесь мы будем придерживаться терминологии, предложенной Э. Э. Шульцем, который различает базовые и корректирующие революции. Базовые революции коренным образом трансформируют социум (Шульц 2018а: 143).

Подобного рода революции М. А. Барг и Е. Б. Черняк называют межформационными, так как в рамках этих революций осуществлялась ломка феодальных отношений. В свою очередь, авторы так-же формулируют понятие внутриформационных революций, присваивая им статус надстроечных (Барг, Черняк 1990: 227).

Следует обратить внимание, что перед базовыми революциями все попытки проведения реформ терпели полный крах. Во Франции реформаторы А. Тюрго и Ж. Неккер воспринимались как инородное тело. Парижский парламент отказался внести в свои регистры королевские указы, касающиеся реформ Тюрго (Ревуненков 1989: 57). Политика П. А. Столыпина (по разным причинам) не смогла устроить ни народ, ни либералов, ни правых, ни левых, ни самого царя (Тютюкин, Шелохаев 1996: 135).

С Французской и Английской революциями все понятно. Что касается Февральской и Октябрьской революций, то большинство российских историков рассматривают их как единое целое в качестве Русской, или Российской, революции (Исаев 2011; Кислицын 2018; Тимофеева 2017). В Германии базовой была Ноябрьская революция. События 1848 г. не привели здесь к радикальным изменениям в обществе. В Турции речь должна идти о Кемалистской революции 1919–1923 гг., а в Китае – о революции 1925–1927 гг.

Основной целью базовых революций было полное устранение абсолютизма и его рецидивов. Для Германии до 1918 г. был характерен полуконституционализм и полуабсолютизм. То же самое касается Австро-Венгрии. В царской России после 1905 г. конституционализм носил больше декоративный характер.

Во время базовых революций имели место выступления не столько против правительства (руководства страны), сколько против самой системы. Своеобразная чистка авгиевых конюшен. Изменить административное устройство Франции, правовую и налоговую систему путем обычных реформ было невозможно. То же са-
мое касается России, Китая, Турции, Ирана. Как правильно заметил Г. А. Завалько, революция в России была неизбежна, реформы невозможны (Завалько 2005: 151).

Базовые революции разрушали корпоративную структуру общества. При старом порядке все население, включая крестьян, входило в различные объединения корпоративного типа. Для корпораций характерно доминирование внутренних интересов, что отнюдь не способствовало появлению нации как единого целого. Во Франции корпоративная система препятствовала развитию капиталистических отношений. Негоцианты отделялись от торговцев, финансисты боролись с банкирами (Кожокин 1989: 31). Аналогичная ситуация была характерна для царской России (Кондорский 2022б).

Для того чтобы пошла цепная ядерная реакция, нужна критическая масса. То же самое касается и революций. Созыв Генеральных штатов способствовал концентрации в одном месте пассионариев со всеми дальнейшими последствиями. Зал для игры в мяч ознаменовал формирование автономной революционной системы, которая в дальнейшем развивалась по своим внутренним объективным законам. То же самое произошло после приезда в Петроград В. И. Ле-
нина, который сумел объединить вокруг своих Апрельских тезисов наиболее активных и энергичных большевиков.

Для базовых революций актуальным является установление основных стадий развития революций (модель революции) (Шульц 2015: 158). По Х. Арендт, все основные революции вплоть до Октябрьской сыграны по сценарию Французской революции (Арендт 2011: 62–63). Сходство базовых революций определяется сходством основных стадий, через которые они проходят (Шульц 2015: 159). Английский исследователь К. Бринтон в свое время предложил делить революции на несколько этапов: кризис старого режима, власть умеренных, царство террора, термидорианский переворот, посттермидорианская диктатура (Там же: 161). Сделаны попытки сравнительного анализа Французской и Октябрьской революций (Захаров, Иванова 2017: 26–27).

При термидоре происходит присвоение результатов революции, консолидация экономической и политической власти в руках новых элит. Имеет место разрыв и в то же время преемственность с предыдущим периодом. Термидор следует рассматривать не как контрреволюцию, а как нормализацию буржуазного миропорядка (Согрин 1998: 5). Он стал нарицательным понятием, своеобразной исторической матрицей, воспроизводимой в ходе последующих революций (Бачко 2006: 301).

Базовые революции обычно заканчиваются установлением диктатуры личного характера. Часто этот период называют бонапартизмом. Однако К. Маркс понимал под бонапартизмом режим Луи Бонапарта. Этот режим был поддержан народными массами, в пер-вую очередь консервативным крестьянством (Маркс 1957б: 207). Мы считаем, что речь здесь должна идти, в более широком смысле этого слова, о личной диктатуре: Кромвеля, Наполеона, Сталина, Мао Цзэдуна.

В дальнейшем неоднократно появлялись диктаторы, которые подражали Наполеону (особенно в латиноамериканских странах)
и которых можно назвать «бонапартиками». Деградация подобного рода тенденции привела в наше время к появлению тех, кого можно уже назвать «бонапартенками». В частности, в лице президента Франции Макрона и особенно президента Украины Зеленского.

По многим направлениям Наполеону пытался подражать Мус-солини, в меньшей степени – Гитлер. Режим Сталина ни в коем случае нельзя назвать бонапартистским. Черты бонапартизма больше были характерны для Троцкого. Сталинские репрессии против высшего военного командования во многом были связаны с подозрением о наличии у них подобного рода намерений. То же самое относится к политике Мао Цзэдуна, несмотря на то что в Китае армия играла заметную роль в деятельности КПК.

В Англии 1639 г., Франции 1788 г. и России 1916 г. вряд ли нашелся бы человек, предположивший, что в ближайшее время разразятся революции, которые приведут к падению монархии. Французская революция поражала своей неожиданностью как самих участников, так и их жертв (Шульц 2017б: 303). В каждом случае имел место переход точки невозврата, когда революция принимала необратимый характер и начинала развиваться уже по своим внутренним законам, превращаясь в самостоятельный феномен.

В определенный момент революция становится законом и сама определяет, какие действия являются законными, а какие нет (Глухих, Елисеев 2016: 110).

Революционный террор в первую очередь характерен для базовых революций. Мы считаем, что основная цель террора заключалась в устранении носителей «старого сознания». Во Франции в период якобинской диктатуры террор перешел точку невозврата и превратился в автономное явление, «подчинив своей воле» и Робеспьера, и его окружение. Нечто похожее наблюдалось в Советском Союзе в 1937–1938 гг. Террор во Франции, воздействуя на психику людей, сформировал своеобразное пространство, в рамках которого то и дело возникали слухи о заговорах аристократов, угрозе со стороны иностранных войск, генералах-предателях. Люди во всех проблемах винили «врагов народа» и требовали беспощадно с ними бороться (Бачко 2006: 46-47).

Там, где не было носителей «старого сознания», не было и террора. В Северной Америке отсутствовали структуры, характерные для старого порядка. Американская революция произошла в новой стране, почти не имевшей прошлого. В отличие от французов американцам не надо было низвергать аристократическое общество, чтобы объявить себя равными (они и так ими были). Им не требовалось разрушить абсолютную монархию, чтобы провозгласить суверенитет народа (Генифе 2003: 44). Однако и здесь были предприняты репрессивные меры в виде конфискации имущества по отношению к тем, кто поддерживал англичан во время войны (Согрин 2005).

Следует отличать революционный террор от терроризма, который не оказывал определяющего влияния на революционные процессы. Политический терроризм отсутствовал во Франции, Германии, Великобритании. Наличие терроризма в Италии было связано с сохранением там заметных элементов традиционного сознания. То же самое относится к России. Наиболее уродливые формы терроризма после Первой мировой войны проявили себя на Западной Украине, имеющей наиболее глубокие корни в архаическом периоде (Кондорский 2024а).

Следует также отличать революционное насилие от государственного террора. Революционное насилие носит стихийный характер. Если в последние месяцы 1793 г. террор был символом анархии, то весной 1794 г. стал частью системы власти (Генифе 2003: 240, 246). Во время Российской революции классическим примером революционного насилия могут послужить события в Кронштадте и Гельсингфорсе в марте 1917 г. В то же время красный террор в 1918 г. был необходимым условием существования советской власти.

После базовых революций появляется гражданское общество. Настоящее гражданское общество, которое более чем заметно отличалось от современной его трактовки на Западе. Общество с нормальным буржуазным и пролетарским сознанием, а не мелкобуржуазным, как в наше время. Если до революции страну защищала королевская армия, то во время революции – сами граждане. Гражданское сознание противоположно традиционному. Именно массовый приток сельского населения в города в Прибалтике в 1930-е гг., а на Украине – в 1960–70-е гг. стал основной причиной того, что мы сейчас имеем в этих регионах. То же самое относится к радикальным формам исламского национализма.

Корректирующие революции

Классическими корректирующими революциями можно считать революции 1830 и 1848 гг. во Франции. Поэтому в дальнейшем мы будем на них в основном опираться.

Во всех собственно корректирующих революциях присутствует и политический, и социальный, и экономический аспект. Однако определяющим аспектом является классовый. Класс, в отличие от сословия, не является юридической категорией. Здесь определяющую роль играет тип классового сознания, который предполагает различные градации и формы классовости (степени принадлежности к тому или иному классу или его подразделению) и наличие соответствующих объективных интересов.

Несмотря на восстановление монархии во Франции, об абсолютизме и его порядках уже не могло быть и речи. И это не обязательно связано с наличием конституции (Хартии) и парламента. Деятельность политического режима в своих основных базовых принципах уже не отличалась от любой другой конституционной монархии и даже республиканского правления. Если в период абсо-лютизма король стоял над дворянством и третьим сословием,
то после Реставрации он стал частью французской нации. Франция уже имела капиталистический базис. Даже для родовитого дворянства было характерно буржуазное сознание.

Корректирующие революции в этот период сметали все препятствия на пути развития нации, буржуазной демократии и гражданского общества. При Карле X обозначилось явное доминирование землевладельческой буржуазии, причем в ортодоксальной фор-ме. Попытки ее утвердить свою политическую диктатуру встретили сопротивление со стороны всех основных классов и социальных страт общества.

Однако в рамках Июльской монархии сформировалось абсолютное господство уже финансовой буржуазии. Ее интересы носили корпоративный характер, имеющий мало общего с основной частью гражданского общества. Избирательные права имели не бо-лее 5 % потенциальных избирателей. Интересы промышленной буржуазии во многом игнорировались. Строительство железных дорог и тяжелой промышленности заметно отставало не только от Англии, но и от США (Потемкин 1971: 291).

За конфликтом различных социально-политических группировок стоял конфликт классовых интересов (точнее, различных подразделений класса капиталистов). Речь идет о захвате одним классом контроля над правительственным аппаратом не на основе выборов, а на основе революции. Что и имело место уже во время революции 1830 г., а затем 1848 г. Здесь надо иметь в виду, что политическая сила представлена конкретными людьми, а в случае классов мы име-ем носителей классового сознания. Классовое сознание является первичным (Тузов 1991). Превращение социальных группировок в классы идет путем выработки самосознания (Завалько 2005: 44).

Уже в 1820–30-е гг. мы имеем рабочий класс со своим сознанием, несмотря на то что большинство пролетариата жило на грани физиологического выживания. Тем не менее не наблюдалось никаких политических эксцессов, никакой заметной уголовщины. Рабочие редко прибегали к преступлениям против личности и собственности (Тарле 1959: 39–41). Показательно в этом отношении восстание лионских ткачей в 1831 г., которые, установив контроль над городом, поддерживали дисциплину и не опустились до стихийных репрессий по отношению к представителям администрации города и имущих классов (Там же: 238–239).

Во время революции 1848 г. рабочие проявили себя как класс во время Июньского восстания, причиной которого стало закрытие национальных мастерских. Если для капиталиста главным является получение прибыли, то для пролетария – наличие работы. В дальнейшем наметился процесс обуржуазивания не только крестьянства, но и рабочих с соответствующими изменениями в сознании. Особенно это было характерно для периода Второй империи (Черкасов 2012).

Коммунистическая опасность была ликвидирована за счет вне-дрения в массы мелкобуржуазного сознания (которое принципиально отличается от собственно буржуазного) в виде мелкобуржуазной демократии и путем создания приемлемого уровня жизни за счет эксплуатации колоний, а затем стран третьего мира. Нужно иметь в виду, что мелкобуржуазное сознание подавляет собственно классовое сознание.

Революционная концепция процесса исторического развития

Каждое событие, каждое явление в истории человечества является частью, элементом системы, развернутой в пространстве и во времени. И для того чтобы понять, что мы имеем сегодня и что нас ждет завтра, нужно проанализировать все основные события данной исторической системы, обусловленные действием ее объективных законов.

В процессе исторического развития можно выделить ряд основных этапов, каждый из которых имел свой архетип и характеризовался определенным типом исторического сознания и социального пространства. Переход от одного этапа к другому всегда происходил революционным путем. Именно революции формировали потенциал последующего развития. Здесь можно выделить следующие основные революции и соответствующие им этапы: неолитические, архаические, феодальные и революции Нового времени (Кондорский 2020б: 402).

Архаические революции знаменовали собой появление античных полисов в Греции и Италии. Однако подобного рода изменения, определившие развитие цивилизаций здесь в течение тысячи лет, имели место и на Ближнем Востоке, и в Северной Индии, и в Китае (Он же 2013: 17). Формирование нового этапа обычно начиналось как бы с «чистого листа». В основе вышеперечисленных цивилизаций лежали примитивные пастушеские племена, мигрировавшие в данный регион. Отсутствовала простая линейность процесса исторического развития. Каждый новый этап имел форму своеобразного «витка».

Важнейшим показателем революций была их глубина. Феодаль-ная революция в Западной Европе отличалась именно таким качеством. При этом отсутствовал «виток» при переходе от феодального периода к эпохе абсолютизма, а затем к эпохе господства капиталистических отношений. При абсолютизме уже не было господства феодальных отношений, но еще только формировались капиталистические отношения. Подобного рода переходный период наблюдался в Китае в период династии Цин и в Японии в рамках сегуната Токугава.

На всех этапах исторического развития материальной основой исторического развития был избыточный продукт. Традиционные общины, не имевшие такового, находились за пределами исторического процесса, исторического пространства. По Ж. Бодрийяру, только в потреблении излишка человек чувствовал себя не просто существующим, а по-настоящему живущим (Бодрийяр 2006: 67). Жить можно только в рамках исторического пространства. По существу, все войны в истории человечества прямо или косвенно шли за избыточный продукт.

Помимо вышеуказанных этапов можно говорить о двух основных эпохах в истории человечества. Первую эпоху можно назвать социальной, а вторую – общественной, что предполагает принципиальные отличия двух категорий – социума и общества (Кондорский 2021б: 86–87).

Элементом социума является человек, индивид как личность. Социум выступает как форма совместного существования. Можно говорить о типах социума в зависимости от исторического периода. Элементом общества является деятельность человека. То есть общество по своей сути носит функциональный, отчужденный от социальных институтов характер.

Данная концепция различает буржуа и капиталистов. Буржуа – понятие социальное, капиталист – категория экономическая. Один и тот же человек как буржуа должен тратить деньги на поддержание своего престижа и имиджа сообразно положению в социуме,
а как предприниматель-капиталист должен вкладывать полученную прибыль в расширение производства, так же как пролетарий вынужден продавать свою рабочую силу этому капиталисту. Вынуждают законы общества, независимые от социального сознания.

В обществе человек подчиняется его законам (должен подчиняться). В социуме – подчиняться воле (прямой или отчужденной в форме права). В первом случае наблюдается господство законов общества, во втором – господство воли и его носителя. Капиталист имеет успех или разоряется не по социальным, а по экономическим законам. То же самое относится и к политической составляющей обществ.

В общественную эпоху формируется совокупность общественных систем. Если в XIX – первой половине XX в. наблюдалось явное доминирование политической и экономической систем, то с середины XX в. все бóльшую роль начинают играть и другие общественные системы – СМИ, спорта, массовой культуры, экологической культуры и т. д. (Кондорский 2021б: 89–90). Именно общественные системы и являются тем, что называют надстройкой, которая формируется субъективным образом, а базис – объективным путем.

На основе вышеуказанного мы можем сформулировать следующий тезис: революции (по крайней мере, базовые) начинаются и действуют не на основе политических, экономических или социальных законов, а в соответствии с законами процесса исторического развития. Революции являются историческими категориями. Они должны иметь далекоидущие последствия и оказывать более чем существенное влияние на ход мировой истории. Процесс модернизации следует рассматривать не на основе экономических или политических законов, а как часть процесса исторического раз-вития. Революция – это способ бытия человека в истории (Кантор 1992).

В частности, социальные процессы не могут быть причиной революций, только сопутствующим фактором. Например, завышенные ожидания населения с последующей фрустрацией (Гринин, Коротаев 2016: 166). В социальную эпоху технологический процесс происходил по социальным законам и не позволял нарушать принцип социального существования. Мастера и подмастерья, владельца мануфактуры и его работников связывали патримониальные отношения. Современная модернизация полностью отчуждена от социального. Это касается не только научно-технического прогресса, но и всех тех категорий, о которых говорят Н. С. Розов и Р. Коллинз (в первую очередь либеральной демократии).

У Л. Е. Гринина в статьях, касающихся теоретических аспектов революций, постоянно упоминаются категории «исторического развития» и «развития общества». Революции определяются как этап развития общества (Гринин 2023: 33). Революции должны обеспечивать постоянное развитие общества (Он же 2017б: 20). Революции являются результатом перехода общества и исторического развития на другие рельсы (Он же 2021: 24) и кризиса процесса исторического развития (Там же: 7). В революциях реализуется запрос исторического развития на определенные изменения (Гринин 2017в: 28). Однако данные положения не получили дальнейшего теоретического развития.

Капиталистическая формация, которая имеет общий архетип и у Великобритании, и у Франции, и у Германии, имеет мир-систем-
ную составляющую (исторический базис), вобравшую в себя основные моменты предыдущего исторического развития данной страны. Именно страны, а не государства. Субъектом исторического процесса и его продуктом является страна и ее народ, а не государство. В частности, автором было показано более чем заметное влияние специфики исторического развития ряда регионов на характер современных политических процессов (Кондорский 2022а).

Здесь нужно вспомнить некоторые черты, характерные для идеологии. В ее основе лежит мировоззрение, рационально-эмо-
циональное восприятие и оценка мира и жизни, позволяющая человеку найти свое место (Бабосов 2004: 8). Идеология – это система идей, на основе которых субъект строит свою концепцию мира и своего положения в нем (Маслова 2011: 317).

Уместно вспомнить, что архаические революции лежали в основе того, что историки называют «греческим миром», «римским миром». Именно после революции Франция становится единой мир-нацией. В период абсолютизма каждая провинция представляла собой, по существу, самостоятельную мир-систему со своим правом, административным устройством, своей элитой.

Управленческо-административные решения и действия не дол-жны оказывать определяющего воздействия на исторический процесс. Например, административно-бюрократическое устройство Великобритании, Франции, Германии общее для всех трех стран,
а вот цивилизационное лицо имеет существенные различия. Мы здесь даже не берем пример Китая, Индии, России.

Ни в Англии, ни в Советской России в процессе раскрестьянивания не было никаких массовых протестных выступлений. В СССР во время коллективизации было только одно восстание, которое подавили за полторы недели. Отсюда напрашивается вывод, что действия политического руководства, направленные на создание условий для процесса исторического развития, не вызывают каких-либо радикальных протестов. То же самое касается страшных социальных издержек промышленной революции в Англии и Франции. В результате постоянного сокращения заработка у ручных тка-
чей с 1795 по 1835 г. (более чем в шесть раз) за этот период голодной смертью умерло около 500 тыс. человек без каких-либо протестов (Хобсбаум 1999: 63).

В связи с этим уместно привести характеристику, которую дал В. И. Ленину известный американский биограф Р. Пейн: «След, оставленный им в мировой истории, неизмеримо ощутимей наследия, скажем, Александра Македонского, Тамерлана или Наполеона, – он один сумел изменить ход истории… Его фантастическая воля была тем рычагом, с помощью которого он намеревался вывести Землю на новую орбиту, облюбованную и заданную исключительно им самим, и он рванул рычаг с такой силой, что до сих пор содрогаются земные недра» (Пейн 2002: 9).

Реформы как субъективное явление должны обеспечивать объективный исторический процесс, если в этом есть потребность. Практика показывает, что перед базовыми революциями попыт-
ки реформ напоминали глас вопиющего в пустыне. Это касалось и Франции, и России, и Китая. Вылечить безнадежно больного человека невозможно.

Мы считаем, что формационный базис следует рассматривать
в рамках процесса исторического развития на основе его законов.
В свою очередь, после базовых революций начинает формироваться надстройка в виде политической и экономической систем. Начиная с середины XX в. все большую роль уже играют и другие общественные системы, о чем говорилось выше. Следует обратить внимание, что специфика политической системы в каждом из основных государств носит объективный характер. Руководство го-сударства должно проводить свою внутреннюю и внешнюю политику в соответствии с объективными законами этой системы.

Основным субъектом базовых революций был народ как целое. Революционными процессами руководили выходцы из самых различных страт и сословий. Наиболее хорошо это видно на примере Французской и Октябрьской революций. Оба деда и обе бабушки автора статьи, участники Гражданской войны на стороне советской власти, были выходцами из чиновничьей и купеческой среды, интеллигенции, ИТР.

История творится в рамках отдельных мир-систем. В XIX в. во Франции ими были различного рода клубы, салоны, редакции газет. Последние сыграли важную роль в революциях 1830 и 1848 гг. Именно мнение собравшихся там людей во многом влияло на решения правительства и парламента. В своем романе «Война и мир» Л. Толстой уделил много внимания салону Анны Павловны Шерер, где встречались представители гражданской и военной элит страны. В античный период подобного рода ареной были рыночные площади (агора, форум), амфитеатры и даже общественные бани.

Корпоратизация всегда замедляла процесс исторического развития. Острие Французской революции, пусть это покажется странным, было направлено не столько против дворянства и духовенства, сколько против системы корпораций, сформированных тогдашней буржуазией (Кондорский 2024в: 83–84). В рамках любой корпорации внутренние интересы доминируют над внешними. Революцию творили те, кого можно назвать изгоями в своих сословиях и корпорациях, отличавшихся другим типом общественного сознания.

Корпоратизация – это такая социальная «болезнь», которая поражает любую профессионально-бюрократическую систему за короткий срок. Поэтому в 30-е гг. Сталин был вынужден держать подобного рода структуры в режиме напряжения. Это сыграло не послед-
нюю роль в победе советского народа в Великой Отечественной войне, обеспечило высокий уровень эффективности мобилизационных мероприятий.

Революционный период

На каждом новом этапе исторического развития имела место временная система, со своей спецификой и объективными законами, в рамках которой происходил процесс формирования нового архетипа, нового типа исторического сознания. Основная суть революционных процессов в этот период заключалась, помимо выше-сказанного, в устранении носителей «старого сознания».

В данном случае речь пойдет о революционных периодах (РП) революций Нового времени. Мы здесь не используем устоявшийся термин «буржуазные революции». Пример Франции показывает, что буржуазия старого порядка не была движущей силой революции и прекрасно себя чувствовала в тех условиях.

Революции (и последующие контрреволюции) в одной стране составляют РП как целостную систему в пространстве и во времени. Конкретные революции – лишь проявление глубинных процессов. РП заканчивается тогда, когда ликвидируются все препятствия для свободного развития нации, когда в обществе создаются условия, исключающие возможность каких-либо революционных событий. Отдельные элементы и положения данной теории были изложены автором более чем в 20 публикациях (Кондорский 2017а, 2017б, 2020а, 2022в, 2024в).

Все основные государства, в зависимости от сроков наступления РП и характера его протекания, можно разделить на три основные группы: страны первой генерации (СПГ), второй генерации (СВГ) и третьей генерации (СТГ). К СПГ можно отнести Нидерлан-ды, Англию, США, Францию. В каждой из этих стран РП имел свою специфику. В Англии он закончился Славной революцией,
в США – периодом Реконструкции после окончания Гражданской войны, во Франции – учреждением Третьей республики.

В большинстве европейских стран (Германии, Италии, Австрии, Венгрии) и Японии РП начался в середине XIX в. и закончился уже после Второй мировой войны. В СТГ – России, Китае, Турции, Иране, Индии, балканских и латиноамериканских государствах – РП ограничился рамками XX в. Обращает на себя внимание тот факт, что начиная с 1990-х гг. военные перевороты в латиноаме-риканских странах практически прекращаются. Отдельную группу составляют арабские страны, где РП начался только после окончания Второй мировой войны и закончится не ранее середины XXI в. (Кондорский 2022в: 419). «Арабская весна» как раз и стала проявлением здесь революционных процессов. В рамках данной концепции основной единицей классификации являются не отдельные революции, а РП в каждом из основных государств. Получается нечто похожее на таблицу Менделеева.

Следует отметить, что революции не обязательно знаменуют начало РП. Несмотря на то что Испания в XIX в. пережила пять революций, слабость и нерешительность буржуазии, неумение и нежелание организовать эффективную диктатуру своего класса каждый раз приводили к восстановлению реакционных порядков. Испанские революции в политическом отношении нельзя назвать победными, но в историческом можно. РП здесь реально начался только во второй половине XIX в. и закончился со смертью Франко. Аналогичная ситуация имела место в Мексике (как СТГ), где революционные события предшествовали РП, который в XX в. прошел достаточно спокойно.

Обратная картина наблюдалась в Скандинавских странах. Здесь РП имел место без конкретных революций. Данный вопрос рассмотрен Г. А. Завалько (2005: 134–136). В Швеции уже в конце XVII – начале XVIII в. началось ускоренное развитие капиталистических отношений, результатом которого стал очень быстрый подъем буржуазии и ослабление дворянства. В Дании достаточно было одной демонстрации в Копенгагене в 1848 г., чтобы пал абсолютизм и была установлена конституция.

Для СПГ была характерна полная гегемония буржуазии, для СВГ – частичная, для СТГ – ее отсутствие. В той же России, Китае, Турции во время революций буржуазия показала свою полную беспомощность. В СПГ промышленные революции носили самостоятельный характер. В СВГ они в значительной степени были обусловлены сформировавшимся к середине XIX в. европейским экономическим пространством. В СТГ не было промышленных революций – была индустриализация под непосредственным руководством государства. В СТГ капитализм отсутствовал как система, был только капиталистический уклад (Кондорский 2024в: 86).

Следует также обратить внимание, что в СТГ произошел только частичный переход от социальной к общественной эпохе, что объясняет значительную роль социальных факторов. С этим же связана слабость буржуазии и отсутствие капитализма как системы. Арабские и африканские страны вообще остались на социальной стадии развития. Здесь невозможен капитализм в классическом понимании, так же как и демократия и гражданское общество, которые являются феноменами общественной эпохи.

Возникает вопрос: какой основной фактор повлиял на сроки на-ступления РП и специфику его протекания? Анализ предшествующего исторического развития в рассматриваемых странах показал, что просматривается определенная связь с характером и уровнем феодальных революций.

Когда мы говорим о феодальной революции в Западной Европе (в первую очередь на территории нынешней Франции), нужно иметь в виду, что собственно германские племена (франки) исторически к этому отношения не имели. То же самое относится к реликтам романского населения. К моменту феодальной революции (на рубеже 1-го тыс.) уже не было ни того ни другого. Постоянные «перетряски» населения, отягощенные регулярными набегами нор-маннов, арабов, венгров, привели к появлению общин, лишенных и варварского, и латинского сознаний. Появилась потребность в тех, кого мы называем феодалами (Кондорский 2024в: 81).

В то же время в Германии присутствовала племенная составляющая в сознании местных феодалов – бывших вождей германских племен, что и предопределило более поздние сроки начала здесь РП по сравнению с Францией.

В России феодальная революция имела место уже в рамках формирующегося Московского государства, на 300–400 лет позже, чем в Западной Европе. Для нее были характерны заметный уровень преемственности с периодом Киевской Руси и процессы устранения носителей старого сознания посредством репрессий против городских общин (Он же 2021а: 58). Еще в большей степени преемственность была характерна для Китая (Он же 2016). Это обусловило принадлежность обоих государств к СТГ.

Для РП характерны специфические законы. В этот период все политические режимы в той или иной степени имеют черты диктатуры (особенно во время самих революций). Характер диктатуры зависит от этапа революции и выражает интересы того или иного класса. Каждая диктатура выполняет определенные исторические задачи. Даже в США после Гражданской войны была своя диктатура (Блинов 1960). Кстати, в литературе, касающейся основных моментов теории революций, практически не затрагивался вопрос роли диктатуры.

Насколько эффективно она это делает и какой ценой – уже другой вопрос. Якобинская диктатура выполнила определенную историческую задачу – организацию обороны страны (Завалько 2005: 150), сделала невозможным восстановление абсолютистских порядков во Франции, так же как это сделала диктатура Кромвеля в Англии (несмотря на последующие реставрации). Якобинцы вовремя пришли и вовремя были убраны.

Во Франции – якобинская диктатура, Директория, диктатура Наполеона. Относительно либеральное правление Людовика XVIII сменилось диктатурой Карла X. На смену режима Луи-Филиппа с элементами парламентской демократии вновь пришла диктатура Наполеона III.

Несмотря на наличие ряда архаических черт, в РП в Англии мы имеем тот же архетип, что и во время Французской революции. РП здесь – это сплошная череда диктатур: Якова I, Карла I, парламента, армии, Кромвеля, Якова II, Вильгельма Оранского. Единственное, что Английская революция не оказала такого влияния на ход мировой истории, как Французская.

Попытки либерализации власти в РП, как правило, способствовали появлению классических диктатур. Демократическая (внешне) Веймарская республика, весь период своего существования находившаяся в состоянии перманентного кризиса, породила жесткую национал-социалистическую диктатуру. Аналогичная ситуация имела место в Испании в 30-е гг.

Эффективность диктатуры в РП можно проследить на примере Наполеона III, который в свое время часто изображался в карикатурном виде. Запретив политические партии, Наполеон исходил из убеждения, что они выражают не чаяния народа, а корыстные интересы отдельных фракций элиты. Проводя социальную политику, он обеспечил полную занятость и постоянный рост заработной платы. По уровню экономического развития к концу его правления Франция превратилась во вторую после Англии мировую державу (Черкасов 2012).

Можно вспомнить и более свежий пример, связанный с успешной индустриализацией в условиях диктатуры на Тайване благодаря деятельности сына Чан Кайши – Цзян Цзинго. Поработав в 30-е гг. на заводах Советского Союза и пройдя школу советских пятилеток, Цзян Цзинго, став президентом после смерти отца, успешно использовал весь свой опыт в деле строительства современной экономики Тайваня (Ларин 2000).

В то же время неспособность буржуазии после Февральской революции создать диктатуру своего класса предопределила Октябрьскую революцию. Политическая слабость российской буржуазии нашла свое выражение в составе Временного правительства,
в первую очередь в лице его главы А. Ф. Керенского – блестящего адвоката, но бездарного политика. То же самое относится и к другим «временным» министрам.

С XVI в. начинается процесс формирования национальных го-сударств. Политическая власть концентрируется в руках короля, который становится абсолютным монархом. Собственность на землю остается у феодалов, которые трансформируются в дворянское сословие. Происходят изменения в сознании, которые тонко подметил М. Сервантес в своем бессмертном творении.

Формируется межгосударственная европейская политическая система. Действие ее законов проявляет себя уже во время Тридцатилетней войны. Ришелье, будучи католическим кардиналом и первым министром католической страны, тем не менее оказывал всяческую поддержку антигабсбургской протестантской коалиции. Юридически это пространство было оформлено уже Вестфальским миром. Любое проявление явной гегемонии встречало противодействие со стороны большинства европейских стран. Классическим примером стала война за испанское наследство.

Класс проходит три основных стадии. В период абсолютизма формируются его основы и в РП он предстает как автономная система со своими внутренними законами. И Греция, и Рим в период поздней древности проходили три основных стадии: архаическую, классическую и инерционную. В последнем случае от полисной основы оставалась одна оболочка. Так и после окончания РП происходит постепенная деградация классов. Буржуазия теряет свое классовое содержание и постепенно приобретает мелкобуржуазность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нет мелкобуржуазного класса – есть мелкобуржуазное сознание.

Обращает на себя внимание, что основой легитимности власти демократические выборы становятся только после окончания РП, как это имело место в Великобритании уже в XVIII в. в лице тори и вигов. Тори не имели ничего против победивших на выборах вигов и наоборот. В то же время во Франции в первой половине XIX в.
(в рамках РП) смена политического руководства шла в основном революционным путем на основе принадлежности к тому или иному классу.

В РП происходит окончательное оформление нации и национального государства. Здесь следует обратить внимание на то, что формирование нации носит объективный характер, а строительство национального государства – субъективный. Многое зависит от появления политиков, деятельность которых направлена на устранение внешних и внутренних факторов, препятствующих становлению национального государства (в том числе и военным путем). В этом плане необходимо отметить выдающуюся роль Бисмарка.

Только государства, где уже закончился РП, могли быть полноправными субъектами геополитического пространства. В свое время этим удачно пользовалась Англия. Начиная с XVIII в. во всех коалиционных войнах в Европе конечным победителем оказывался «коварный Альбион». После окончания Первой мировой войны только три страны, покончившие в свое время с «революционными разборками», – Великобритания, Франция и США, являющиеся субъектами геополитического пространства, – оказались реальными победителями.

Отсутствие геополитической субъективности способствовало тому, что страны, находящиеся в состоянии РП, не имели определенного положения в геополитическом пространстве, не имели точ-ки опоры. Как результат – практическое отсутствие внешней политики, отвечающей реальным национальным интересам. Обычно это проявлялось в возрастании внешнеполитической активности, не имеющей определенного вектора. В этом отношении можно сравнить Францию времен Первой и Второй империй (Желубовская 1956: 112–113) и уже в постреволюционный период. Особенно авантюрный характер носила попытка Наполеона III сделать Мексику империей на штыках французского экспедиционного корпуса.

Колониальная политика Германии при Вильгельме II создавала больше проблем, чем приносила доходов (о чем предупреждал Бис-марк) (Уткин 2001: 11). То же относится к Италии. Не соответствовала реальным национальным интересам попытка императора Вильгельма создать флот, равный по мощи английскому (Брю-ханов 2005: 240), что и показали события Первой мировой войны. Здесь мы сталкиваемся с доминированием престижного фактора.

Основной причиной международной напряженности в начале XXI в. явилось то, что целый ряд ведущих СТГ, в которых в 90-е гг. закончился РП (в первую очередь Россия, Китай, Турция и Иран), став субъектами геополитического пространства, начали претендовать на свою «законную» зону влияния. Это вызвало не совсем положительную реакцию со стороны западных стран. Последние события на Украине, которая является более чем естественной и жизненно важной зоной геополитического влияния России, следует рассматривать именно в этом разрезе.

Сейчас идет передел геополитического пространства и зон влияния, с одной стороны, между старыми (западными странами) и новыми субъектами, а с другой – между самими новыми субъектами геополитического пространства. С этой точки зрения конфликт между Россией и Турцией был неизбежен, так как у них в рамках геополитического пространства много точек противоречий на Ближнем Востоке и в Закавказье. Однако если со своими «коллегами»
по СТГ можно договориться, найти общий язык (что и произошло
с Турцией), то с СПГ и СВГ (Западом) отношения носят антагонистический характер. Любые долгоиграющие договоренности между этими системами в настоящее время просто невозможны.

По аналогии с Восточным вопросом в первой половине XIX в., связанным с резким ослаблением Османской империи, в середине XXI в. актуальным будет уже Европейский вопрос. Нынешняя Европа напоминает Западную Римскую империю первой половины
V в. н. э. Что касается нынешней европейской политической элиты, то ее нельзя даже близко сравнивать с Г. Колем и Ж. Шираком,
не говоря уже о Ш. де Голле и В. Брандте. Самое печальное для Европы, что это уже диагноз. Основными субъектами раздела европейского наследства (в основном в экономической сфере) станут Китай и США (Кондорский 2024б: 195–196).

Окончание РП знаменуется установлением определенного типа политической и экономической систем, гражданского общества и демократии в соответствии с цивилизационной спецификой данной страны. Например, в Турции вышеперечисленные институты имеют определенную исламскую составляющую, которая носит еще более выраженный характер в Иране. В этом государстве демократия в плане своего базиса (а не надстройки) принципиально ничем не отличается от таковой на Западе.

Окончание в 1990-е гг. РП для СТГ означало упразднение каких-либо причин для появления здесь революционных событий на объективной основе. Если классические революции практически были независимы от управляющей элиты, то так называемые цветные революции носили управляемый характер. Участие населения в подобного рода мероприятиях было связано, с одной стороны,
с недовольством своим материальным положением, а с другой –
с длительной работой определенных СМИ и НКО по дискредитации политического режима, неугодного Западу (Кондорский 2018: 102).

В качестве повода для протестных выступлений обычно использовались президентские или парламентские выборы, результаты которых объявлялись прозападной оппозицией сфальсифицированными. Основной целью цветных революций была смена существующего режима. Все цветные революции были характерны только для СТГ. И еще. Если классические революции создавали условия для процесса модернизации, то цветные революции фактически тормозили этот процесс.

В заключение стоит обратить внимание, что концепция революционного периода позволяет привести в систему не только собственно революции, но и различного рода революционные движения, события, эпизоды. Если в РП протестные выступления в той или иной степени могут быть связаны с глубинными революционными процессами, то после его окончания они могут уже носить чисто политический, экономический или социальный характер. Например, это объясняет, почему в 1848 г. в Англии не было никаких выступлений революционного характера. Теряет во многом свою актуальность причинность революций, так как революционные периоды являются неотъемлемой частью процесса исторического развития. То же самое касается классификации революций.

Литература

Арендт, Х. 2011. О революции. М.: Европа.

Бабосов, Е. М. 2004. Основы идеологии современного государства. Минск: Амалфея.

Барг, М. А. 1967. Народные низы в Английской революции XVII века. М.: Наука.

Барг, М. А., Черняк, Е. Б. 1990. Великие социальные революции XVII–XVIII веков. М.: Наука.

Барсамов, А. А. 2006. «Цветные революции»: теоретический и прикладной аспекты. Социс. Социологические исследования 8: 57–66.

Бачко, Б. 2006. Как выйти из террора. Террор и революция. М.: Baltrus.

Блинов, А. И. 1960. Период революционной диктатуры радикальных республиканцев во время Реконструкции США (1966–1968 гг.). Красноярск: КГПИ.

Бодрийяр, Ж. 2006. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Республика.

Брюханов, В. А. 2005. Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну. М.: АСТ, Астрель.

Булдаков, В. П. 1997. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН.

Вебер, М. 1990. Основные социологические понятия. В: Вебер, М., Избр. произв. М.: Прогресс. С. 602–633.

Гаман-Голутвина, О. В. 2006. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М.: РОССПЭН.

Генифе, Н. 2003. Политика революционного террора 1789–1794. М.: УРСС.

Глухих, В. А., Елисеев, С. М. 2016. Легитимность власти и революция. Социологические исследования 5: 108–114.

Голдстоун, Дж. А., Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В. 2022. Волны революций XXI столетия. Полис. Политические исследования 4: 108–119.

Гринин, Л. Е.

2017а. Революции. Взгляд на пятисотлетний тренд. Историческая психология и социология истории 2: 5–42.

2017б. Революции и исторический процесс. Философия и общество 3: 5–29.

2017в. Российская революция в свете теории модернизации. История и современность 2: 22–54.

2018. Революции, исторический процесс и глобализация. Век глобализации 4: 16–29.

2021. Революции и их роль в историческом процессе. В: Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В., Быканова, Д. А. (ред.), Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Волгоград: Учитель. С. 6–35.

2023. Революции: аргументы за и против. История и современность 3: 28–54.

Гринин, Л. Е., Гринин, А. Л. 2020. Революции XX века: теоретический и количественный анализ. Полис. Политические исследования 5: 130–147.

Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В. 2016. Революции как особая стадия развития общества и Арабская весна. В: Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В., Исаев, Л. М., Мещерина, К. В. (отв. ред.), Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Волгоград: Учитель. С. 157–190.

Желубовская, Э. А. 1956. Крушение Второй империи и возникновение Третьей республики во Франции. М.: Изд-во АН СССР.

Завалько, Г. А. 2005. Понятие «революции» в философских и общественных науках. М.: КомКнига.

Застенкер, Н. 1948. Революция 1848 года во Франции. М.: Учпедгиз.

Захаров, В. Ю., Иванова, А. Н. 2017. Дискуссионные аспекты революционного кризиса в России 1917 г. Историческая и социально-образо-
вательная мысль 5(2): 19–29.

Исаев, Б. А. 2011. Что означает и для чего нужна концепция «Великая русская революция»? Политэкс 4: 233–248.

Кантор, К. М. 1992. История против прогресса (Опыт культурно-исторической генетики). М.: Наука.

Кара-Мурза, С. 2006. Технологии «перехвата» власти: современная практика. М.: Ардель-Консалт.

Кислицин, С. А. 2018. Великая российская революция 1917 года: проблема геополитической и цивилизационной идентичности. Историческая и социально-образовательная мысль 2(1): 35–42.

Кожокин, Е. М. 1989. Французская буржуазия на исходе старого порядка. В: Адо, А. В. (ред.), Буржуазия и Великая французская революция. М.: Изд-во МГУ. С. 15–50.

Коллинз, Р. 2015. Макроистория: очерки социологии большой длительности. М.: УРСС.

Кондорский, Б. М.

2013. Архаическая революция в Древнем Китае. В: Кобзев, А. И. (ред.), Общество и государство в Китае. Т. XLIII. Ч. 2. М.: ИВ РАН.
С. 6–28.

2016. Феодальная революция в Китае (к постановке вопроса). В: Кобзев, А. И. (ред.), Общество и государство в Китае. Т. XLVI. Ч. 1. М.: ИВ РАН. С. 24–40.

2017а. Основные предпосылки и уроки революционных событий в России и Китае как странах третьей генерации. В: Кобзев, А. И. (ред.), Общество и государство в Китае. Т. XLVII. Ч. 2. М.: ИВ РАН. С. 668–687.

2017б. Попытка анализа характера развития капитализма в России в конце XIX – начале XX века с позиций концепции революционного периода. Журнал региональной истории 3: 73–91.

2018. «Революции» после революций («цветные революции» с позиций теории революционного периода). История и современность 4: 88–107.

2020а. Использование теории революционного периода для глобального прогноза. В: Ильин, И. В. (ред.), VI Международный научный конгресс «Глобалистика 2020: Глобальные проблемы и будущее человечества». М.: ФГП МГУ. С. 402–407.

2020б. Революционная концепция процесса исторического развития. В: Ильин, И. В. (ред.), VI Международный научный конгресс «Глобалистика 2020: Глобальные проблемы и будущее человечества». М.: ФГП МГУ. С. 566–571.

2021а. К вопросу об истории государственности Украины. История
и современность 1: 54–81.

2021б. Некоторые аспекты теории общественных систем. История
и современность 4: 85–115.

2022а. Влияние специфики исторического развития на современные социально-политические процессы. Ноосферные исследования 3: 73–87.

2022б. Историко-теоретический анализ предпосылок Гражданской войны в России 1917–1922 гг. История и современность 3: 35–64.

2022в. Революционный период в мусульманских странах. В: Гри-
нин, Л. Е., Коротаев, А. В., Быканова, Д. А. (отв. ред.), Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Т. 13. Волгоград: Учитель.
С. 403–478.

2024а. Архаические корни деятельности ОУН-УПА. Исторический формат 3–4: 121–135.

2024б. «Восточный вопрос» XIX века, «Российский вопрос», украинский вопрос, европейский вопрос. Свободная мысль 5: 177–198.

2024в. Концепция революционного периода (исторические предпосылки на примере Франции). Исторический формат 1: 80–92.

Коротаев, А. В.

2023а. Количественный анализ факторов революционной дестабилизации (опыт систематического обзора). Полития 3: 149–171.

2023б. Экономические истоки революций: связь между ВВП и риском революционных выступлений. Полития 1: 64–87.

Коротаев, А. В., Жданов, А. Н. 2023. Количественный анализ экономических факторов революционной дестабилизации: результаты и перспективы. Социология власти 1: 118–159.

Ларин, А. Г. 2000. Два президента, или Путь Тайваня к демократии. М.: Академия.

Малов, В. Н. 1991. Ж.-Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское общество. М.: Наука.

Маркс, К.

1957а. Буржуазия и контрреволюция. В: Маркс, К., Энгельс, Ф., Соч.: в 50 т. 2-е изд. Т. 6. М.: Политиздат. С. 109–134.

1957б. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. В: Маркс, К., Энгельс, Ф., Соч.: в 50 т. 2-е изд. Т. 8. М.: Политиздат. С. 115–217.

Маслова, Е. А. 2011. Эволюция представлений об идеологии в политической теории. Вестник НижГУ. Сер.: Международные отношения. Политология. Регионоведение 6: 315–319.

Нефедов, С. А. 2019. Причины и смысл революций: версия Николая Розова. Полис. Политические исследования 6: 159–164.

Никонов, В. 2011. Крушение России. 1917. М.: АСТ, Астрель.

Пейн, Р. 2002. Ленин. Жизнь и смерть. М.: Молодая гвардия.

Потемкин, Ф. А. 1971. Промышленная революция во Франции: в 2 т. Т. 1. М.: Наука.

Ревуненков, В. Г. 1989. Очерки по истории Великой французской революции 1789–1799. Л.: Изд-во ЛГУ.

Розов, Н. С.

2014. Принципы и критерии легитимности постреволюционной власти. Полис. Политические исследования 5: 90–107.

2016. Типология, критерии выделения и основы динамики революционных волн в мировой истории. В: Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В., Иса-
ев, Л. М., Мещерина, К. В. (отв. ред.), Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Волгоград: Учитель. С. 240–262.

2017а. Вектор Русской революции 1917 г. – модернизация или контрмодернизация. Полис. Политические исследования 2: 8–25.

2017б. Концепция конфликтной динамики и главные развилки Февральской революции. Вестник ТомГУ 421: 41–52.

2017в. Кризис и революция: поля взаимодействия, стратегия акторов и траектории конфликтной динамики. Полис. Политические исследования 6: 92–108.

2019. Причины, динамика и смысл революций. М.: URSS.

Розов, Н. С., Пустовойт, Ю. А., Филиппов, С. И. 2018. Динамика революционной волны: сравнительная политология «Весны народов». Вестник ТомГУ. Сер.: Философия. Социология. Политология 44: 238–252.

Согрин, В. В.

1998. Революционный термидор. Вопросы философии 1: 3–16.

2005. Война США за независимость как социально-политическая революция. Новая и новейшая истории 3: 84–98.

Стародубцева, И., Мау, В. 2001. Великие революции от Кромвеля до Путина. М.: Вагрус.

Тарле, Е. В. 1959. Соч.: в 12 т. Т. VI. М.: Изд-во АН СССР.

Тимофеева, Л. Н. 2017. Классическая Русская революция и ее вклад
в мировую цивилизацию. Власть 9: 47–55.

Токвиль, А. 1997. Старый порядок и революция. М.: Московский философский фонд.

Тузов, М. Л. 1991. Революции и история (методологический аспект). Казань: Изд-во КазГУ.

Тютюкин, С. В., Шелохаев, В. В. 1996. Марксисты и русская революция. М.: РОССПЭН.

Уткин, А. И. 2001. Первая мировая война. М.: Алгоритм.

Фюре, Ф. 1998. Постижение Французской революции. СПб.: Ина-пресс.

Хантингтон, С. 2004. Политический порядок в меняющемся обществе. М.: Прогресс-Традиция.

Хобсбаум, Э. 1999. Век революции. Европа 1789–1848. Ростов н/Д.: Феникс.

Цвейг, С. 1989. Мария Антуанетта. М.: Мысль.

Чеканцева, З. А.

1988. Из истории народных движений Франции в 1715–1786 годах.
В: Кучеренко, Г. С. (ред.), Французская революция XVIII века. Экономика. Политика, идеология. М.: Наука. С. 7–36.

1996. Порядок и беспорядок: Протестующая толпа во Франции между Фрондой и Революцией. Новосибирск: Изд-во НГПУ.

Черкасов, П. П. 2012. Наполеон III – император французов. Новая и новейшая история 3: 197–216.

Чистозвонов, А. Н. 1958. Роль народных масс в Нидерландской революции (1566–1609 гг.). М.: ОПРПНЗ РСФСР.

Шмитт, Е. 2015. Диктатура. От истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой войны. СПб.: Наука.

Шубин, А. В. 2019. Великая Испанская революция. М.: Академический проект.

Шульц, Э. Э.

2014. Типология революций: история создания и современное состояние. Человек. Сообщество. Управление 1: 65–83.

2015. «Моделирование революций» (к дискуссии о стадиях). Историческая психология и социология истории 2: 158–173.

2017а. К вопросу о мальтузианской ловушке и демографическом росте как причинах радикальных форм массового социального протеста. Полития 4: 23–34.

2017б. Причины революций, или Дискуссия без конца (на примере «Теории кризиса XVII века»). Вестник СПбГУ. Сер.: Политология. Международные отношения 4: 301–309.

2017в. Русская революция и проблема легитимности. Вестник МГУ. Сер. 12. Политические науки 1: 22–34.

2017г. Теория революции: Революции и современные цивилизации. М.: ЛЕНАНД.

2018а. К вопросу о классификации революций. Полития 2: 137–155.

2018б. Теория революции Джека Голдстоуна. Вестник МГОУ. Сер.: История и политические науки 3: 171–182.

Энгельгардт, Р. Ю. 1976. Социально-экономическое положение Франции в конце XVII – начале XVIII в. Кишинев: Штиинца.

---

* Для цитирования: Кондорский, Б. М. 2025. Некоторые аспекты теории революций (по материалам современных российских историков). История и современность 2: 50–83. DOI: 10.30884/iis/2025.02.04.

For citation: Kondorsky, B. M. 2025. Some Aspects of the Theory of Revolutions (Based on Materials from Modern Russian Historians). Istoriya i sovremennost’ = History and Modernity 2: 50–83 (in Russian). DOI: 10.30884/iis/2025.02.04.